Без разрешения - Эля Муратова

Мгновение торможу, отставив руки в стороны, как будто это может что-то исправить. Понимаю, что она сделала это нарочно.

— Ты… ты охренела, Мамаева!?

— Вам лучше пройти в туалет, — говорит как ни в чем не бывало.

Не могу выдавить из себя и слова. Их слишком много сейчас внутри. Роняю порывисто:

— Иди к черту, Мамаева.

Оставляю бокал на ближайшем ко мне столике. Сидящие за ним люди слишком увлечены принятием «на грудь», чтобы обращать на меня внимание.

Стремительно иду в сторону уборных. Зайдя внутрь, достаю телефон из заднего кармана и кладу на постамент раковины.

Из туалетной кабинки выходит наш сисадмин Федя.

— Пошла жара? — кивает на мою рубашку, не здороваясь.

Виделись уже.

Ничего не отвечаю, раздражённо дёргаю пуговицы. Вот же ненормальная…

Федя моет руки, что-то насвистывая себе под нос. Сняв рубашку, прикидываю, как быть дальше. Не буду же я ходить весь вечер, как кретин обоссанный? Домой надо ехать.

Выдавливаю немного жидкого мыла на ладонь. Примериваюсь к пятну.

В уборную залетает Мамаева. Федя ошалело пялится на неё.

— Аль, ты промахнулась. Женский — левее.

Она сдувает прядь со лба. Смотрит свирепо. Чеканит:

— Я ничего не перепутала. Выйди, пожалуйста, — выразительный взгляд на Федю.

Тот смотрит вопросительно на меня, потом на неё. Киваю устало. Мол, иди.

— П-фф, — Федя закатывает глаза.

Когда дверь за ним закрывается, поворачиваюсь к Мамаевой. Говорю, намеренно вкладывая грубость в свой тон:

— Какого хрена ты за мной попёрлась? Я же сказал — оставь меня в покое!

Пропускает мои слова мимо ушей. Зеркалит:

— Какого хрена ты вмешиваешься в то, что тебя вообще не касается? Зачем ты сказал Саше, что я замужем? Это не твоего ума дело!

Не замечает, что перешла на «ты». Здесь и сейчас мы — просто два разозлённых друг на друга человека, и мы — равны.

Гнев затапливает меня. Чувствую, как кровь приливает к лицу. Виски обдаёт жаром. Алкоголь, помноженный на перманентное раздражение сегодняшнего вечера, даёт о себе знать. Сейчас мне хочется просто её придушить!

— Мамаева, — угрожающе надвигаюсь на неё, — через секунду ты выйдешь отсюда. И возможно. Возможно! — акцентирую. — Мы благополучно забудем о произошедшем сегодня.

— Нет! — звенит настырно. — Мы выясним всё здесь и сейчас!

— Мы ничего не будем выяснять, Мамаева. Свали уже!

Талдычит упорно:

— Мы просто работаем вместе. Я не лезу к тебе. А ты не лезешь ко мне! Дело Титана я не веду больше. Тогда какого чёрта сегодня речь идёт о моём муже?

Развожу руки, с зажатой в одной из них рубашкой, в стороны.

— Это уже превращается в дурную традицию, Мамаева. Не находишь? Ты, я, уборная. Испорченная рубашка.

Пыхтит зло, зажимая ладонь в кулак. Второй — цепляется за висящую на плече сумочку. Её грудь высоко вздымается.

— И вообще. С какой стати ты требуешь от меня чего-то? Напомню тебе, ты не в том положении, чтобы требовать. Требую здесь только я. Ты — исполняешь. Беспрекословно.

Сейчас я намекаю ей на то злополучное видео с камер спортклуба. Оно всё ещё у меня.

Иногда я даже пересматриваю его… перед сном. Конечно же, я не собираюсь его использовать. Это низко… даже для меня. Но Мамаевой об этом знать совершенно необязательно. Для дополнительной мотивации не помешает!

С каждым моим словом краска отливает от её лица. Стискивает зубы так, что мне становится страшно за сохранность её эмали. Уголок губ дёргается.

Резко кладёт сумочку на раковину. Делает ко мне два широких шага, сокращая расстояние до минимального. Смотрит в глаза, перебегая взглядом от одного моего зрачка к другому. Сдавленно цедит:

— Ты… ты редкостный мудак. В курсе?

Придвигаюсь ещё ближе к ней. Почти шёпотом:

— В курсе, конечно. Ты ведь написала об этом на моей машине. Даже видео имеется. Как тут забыть?

— Мудак… и моральный урод!