Елена - Гоар Маркосян-Каспер

– Но фильмов без денег тоже не бывает, – вздохнула Елена, однако вспоминать великих кинорежиссеров с мировым именем, которым случалось снимать не то, что хотелось бы, а то, на что удавалось найти деньги, не стала, поскольку до сих пор не могла четко определить для себя предел вмешательства в дела мужа. Конечно, главное назначение женщины это сглаживать неизбежно присущие мужской натуре острые углы, но до какой степени? До той грани, за которой надо поступаться принципами, еще можно, а за гранью? А за гранью, очевидно, рухнет либо взаимопонимание, либо воля мужчины. Олев, впрочем, был слишком упрям, чтоб поддаться давлению, скорее, Елена раздавила б вещи куда более хрупкие, этого она не хотела и отступилась, оставив его воевать за свой драгоценный фильм и даже не отягощала его жалобами на собственные огорчения, хотя было на что. Практика ее, так и не сложившись, стремительно сходила на нет, разочаровавшись в «Медикусе», она нашла еще одно место, но и там все сложилось аналогичным образом, точно так же никто не желал посылать к ней пациентов, и даже более того, пару раз их у нее просто-напросто отбили, на объявление в газете, со скрипом оплаченное из собственного Елениного кармана, тоже не откликнулся ни один человек, и она постепенно стала со всей ясностью понимать, что ничего у нее выйти не может. И не только потому, что иглотерапия вышла из моды, заслоненная новыми придумками от вариаций на тему той же иглотерапии до вульгарного шарлатанства самозванных экстрасенсов и сеансов черной и белой магии, совершенно серьезно преподносимых, как альтернативу обычной медицине, но и из-за исчезнувших препон проникновению в бывшие советские государства капиталистической фармацевтики. Постсоветский человек, наслышанный о чудодейственных западных лекарствах, получил наконец возможность досыта наглотаться швейцарских, французских, американских и иных разрекламированных средств, и нужны были десятилетия, чтоб утолив голод по передовой медицине капиталистического мира, он понял, что та не всесильна, и, как и пресыщенный Запад, вновь обратил взор на Восток. Однако до этого Елена запросто могла не дожить, и ей ничего не оставалось, как, позвонив утром в обе свои поликлиники и услышав единообразный ответ «Не беспокойтесь, доктор, если кто-то объявится, мы дадим вам знать», безнадежно вздохнуть и приняться за домашние дела. Выходила она редко, в основном, за продуктами, Олев пропадал целыми днями на своих фронтах, а гулять одной охоты не было, унылое Ласнамяэ с его насквозь продуваемыми голыми, беспорядочно разбросанными кварталами мало подходило для прогулок, а ездить на автобусе в центр, чтоб прохаживаться взад-вперед по коротеньким, надламывавшимся под острым углом средневековым улочкам, она ленилась, даже магазины, это исторически сложившееся утешение, убежище, оздоровительное учреждение для женской половины человечества (какая женщина не припомнит случая, когда войдя в магазин с трагедией в душе, выходила с какой-нибудь недорогой ерундовиной в руках и не слишком тяжелой драмой на сердце, размен нешуточный), не привлекали ее больше, ибо что делать в магазинах без денег, а деньги у нее появлялись все реже, предназначенные на хозяйство пускать на какие-либо мелкие капризы и вдруг приглянувшиеся пустяки она себе позволить не могла, карманных не бывало теперь неделями, поскольку своего заработка она не имела, а просить у Олева совестилась, гонорар за фильм в основной своей части молниеносно разлетелся на уплату накопившихся долгов, и ныне приходилось как-то изворачиваться с тем, что осталось. Положение не из приятных, Елена привыкла, что в кармане у нее хоть немножечко да лежит, во всяком случае, на то, чтоб купить какую-то вазочку или иную безделушку в дом, дабы украсить еще с одной стороны быт и поднять жизненный тонус, всегда хватало, не говоря уже о временах, когда у нее было много больных, и, соответственно, рублей, крон и даже долларов, и она могла гулять по магазинам посолиднее и тратиться на подарки, она обожала делать подарки, это было ее слабостью со школьных лет, подарки маленькие и большие, аккуратненько завернутые (в те не очень далекие времена, когда пестрой, разрисованной, позолоченной и иной оберточной бумаги, которую ныне в крошечной Эстонии продают в тысяче мест, на одной шестой суши не нашлось бы и клочка, она даже возила ее из туристических поездок), надписанные и перевязанные, уложенные в пакеты, преподносимые с загадочной улыбкой и выражением довольства… Однако она стоически помалкивала, ожидая просветления в финансовых делах, но его все не было, а через какое-то время Олев поделился с ней коммерческой идеей, которую лелеял, как видно, давно, поскольку излагал гладко и в подробностях. Идея была простая и, как доказывал Олев, весьма доходная: создать студию звукозаписи (заполнив существующую, как он обнаружил при озвучивании фильма, нишу, собственно, в этом-то и суть коммерческих идей, найти нишу, а потом прибыль хлынет потоком, как вода сквозь дыру в плотине), для чего следовало купить аппаратуру, хорошую, современную, а значит, дорогую.