Елена - Гоар Маркосян-Каспер

Впрочем, до яда было еще далеко, на первом этапе в ее голосе звучала грусть, потом раздражение, потом… Но надо было как-то сублимировать невостребованные инстинкты, и Елена обратила тоскующий взор к профессиональным ценностям. Что далось ей нетрудно, ибо как раз к этому времени подоспели перемены в политике, а именно, советско-китайские отношения сдвинулись с точки замерзания… по-видимому сдвинулись, вывод этот Елена сделала задним числом, значительно позднее, тогда ей такие сдвиги были до лампочки или китайского фонарика, она, как и большинство более или менее здравомыслящих людей, не читала газет и не смотрела программу «Время», потому об отношениях такого рода вместе с потеплениями и похолоданиями в них могла судить только по последствиям в виде, например, китайских полотенец, даримых или не даримых больными, или в разговорах об иглотерапии. Искушенный читатель не станет спрашивать, каким образом иглотерапия связана с советско-китайскими отношениями, ему отлично известен ответ. Абсолютно естественным для советской власти было во время общего похолодания объявить иглотерапию шарлатанством, а иглотерапевтов – аферистами и чуть ли не убийцами, а после потепления позволить медикам ознакомиться с таинственным восточным искусством врачевания, при этом, разумеется, решительно раскритиковав и отбросив его не вполне материалистические аспекты. Елене нравилось все таинственное, кое-что восточное, к тому же она уже, несмотря на не слишком большой опыт, но имея голову на плечах (чего читатель, возможно, еще не заметил, но мы позволим себе это постулировать, поскольку знакомы с ней ближе, правда, рекомендовать ее в качестве великого мыслителя мы тоже не станем, да и кто нам поверил бы, аплодисменты мы сорвали б, скорее, задав вечный мужской вопрос: «почему бог, создав женщину, не наделил ее разумом?», вопрос, ответ на который очевиден – да потому что в ребре нет мозга, даже костного; а если серьезно, то избыточный интеллект для женщины беда, а не удача, и господь бог был милостив, избавив слабый пол в его подавляющем большинстве от этого данайского дара; что касается Елены, об излишествах речь не идет, однако, интеллект у нее все же наличествовал), так вот, имея не совсем пустую голову на плечах, она стала потихоньку разочаровываться в медицине обычной, поневоле попиравшей первую врачебную заповедь «не вреди». Еще в институте ее заставляли вздрагивать приписанные к каждому мало-мальски действенному лекарству бесчисленные противопоказания и побочные действия, а работая на участке, она столкнулась с людьми, полностью отупевшими от транквилизаторов и превратившимися в абсолютных рабов таблетки, с астматиками, здоровье которых было разрушено, как старый мир – до основания, панацеей последних десятилетий – кортикостероидами, и прочая, прочая. В сущности, у поликлинического врача, к которому относятся пренебрежительно, как к неудачнику, застрявшему на низшей ступени карьеры, есть преимущества, врачу в клинике неведомые: участковый врач видит последствия лечения, в то время, как в клиниках назначают новомодный препарат и выкидывают больного вон, представляя себе дальнейшее, в основном, теоретически. Особенно резвятся всякие профессора и доценты, выискивая наиновейшие и наидефицитнейшие (в те времена) названия и вызывая тем самым почтительное удивление у пациентов… Собственно говоря, от врача и ждут, чтоб он назначил лекарства, чем больше, тем лучше, и для того, чтоб эти ожидания обмануть, нужна недюжинная смелость, ведь если, потратив массу времени на убеждения и уговоры, уходишь, ограничившись минимумом или, не дай боже, не выписав ничего, закрыв за тобой дверь, домочадцы больного презрительно обмениваются репликами:

– Ну и врачи пошли, ни черта не знают!

– Небось купила диплом, а сама ни бум-бум.