Елена - Гоар Маркосян-Каспер

Да, время шло, а Гермионы все не было, что уже начинало беспокоить родителей, сперва родителей мужа, так как в Армении суетиться по подобному поводу обычно начинают родители мужа, потом и своих. Прошли весна, лето, Елена сдала госэкзамены, получила диплом, ее распределили… Надо сказать, что в итоге Торгому пришлось-таки слегка раскошелиться, ибо спасенную в результате своевременного обращения в брачующие, прибегая к советской терминологии, органы от ссылки в деревню Елену приговорили, как и прочих замужних, к отбытию срока на «Скорой помощи» (идеальное место для начинающего: приезжаешь к потерявшему сознание или орущему от болей человеку, за пять секунд ставишь диагноз, принимаешь решение, спасаешь жизнь, кто подходит на такую роль больше, чем вчерашний студент), и позднее Торгом был вынужден потратиться – несильно, поскольку Минздрав все-таки не военкомат – на приобретение небольшой, но весомой болезни вестибулярного аппарата, с которой не то, что в машину «Скорой», на велосипед не сядешь, только пешком и без лишней спешки. Однако это событие произошло через год, а пока Елена ходила в клинику, где вместе с другими интернами ей надлежало осваивать разнообразные тонкости и мельчайшие подробности язвенной, гипертонической, периодической и прочих болезней, которыми дружно страдали ее соотечественники, набившиеся во множестве в тесный, душный, плохо проветриваемый котлован меж голых, лишенных растительности гор. Она и осваивала, с прилежанием и тщанием, с какими в первом классе выписывала каллиграфические прописи – где положено, тонко, где надо, с нажимом. В пылу этого освоения пролетели осень, зима, весна, мелькнула почти незамеченной первая годовщина свадьбы (а от Гермионы все не было известий, и определилось неясное шевеление в родовом гнезде Налбандянов), потом настало время манипуляций с Торгомовым кошельком вкупе с исследованием его же записной книжки, содержавшей телефонные номера на все случаи жизни, и счастливо избавленная от «Скорой помощи» Елена получила возможность слегка передохнуть, окунувшись на пару с мужем в Черное море. Плавать она, правда, не умела, барахталась на мелководье, у самого берега, зато загорала на всю катушку и приобрела в дополнение к своим золотистым кудрям еще и абрикосовый оттенок кожи, с которым и вернулась в Ереван, бодрая и готовая ко всяческим подвигам на профессиональной ниве, распаханной, удобренной и пребывающей в ожидании мига, когда Елена начнет засевать ее разумным, добрым и вечным. Засим последовало еще одно обращение к записной книжке, и вскоре Елена отправилась в самостоятельное плавание по симптомам и синдромам в качестве участкового терапевта поликлиники, где пост главного врача занимал один из Торгомовых приятелей-собутыльников. А на Гермиону не было даже намека, что стало беспокоить уже и кругленькую и уютную, как теннисный мячик, маму Осанну, и сказать, что беспокойство это не имело никаких оснований, никто не посмел бы, ведь неумолимо близилась вторая годовщина бракосочетания, а предъявить городу и миру было нечего. Да будет вам известно, дорогой читатель, что в Армении откладывать обзаведение первым ребенком не принято, вот что касается дальнейшего планирования семьи, как именуется в документах по правам человека отложенная на неопределенное время простейшая процедура зачатия, это пожалуйста, сколько угодно, но первое дитя, для спешного подтверждения детородных способностей, надо полагать, производят на свет безотлагательно, и задержку может извинить разве что нештатная, очень нештатная ситуация типа начавшейся ядерной войны или намеченного переезда в Соединенные Штаты Америки. Так что Гермионе по общеармянским стандартам надлежало уже если не ползать в манеже, то, по крайней мере, сучить ножками в колыбельке, но увы, даже хорошо вооруженный глаз не сумел бы уловить ни признаков ее хотя бы грядущего появления, ни даже примет нештатной ситуации. К тому же Елене вот-вот должно было стукнуть двадцать пять, то есть она катастрофически приближалась к состоянию, которое на уроках по акушерству-гинекологии в только что оконченном ею институте безапелляционно называли «старой первородящей». Попадать в эту категорию, в которую зачисляли с двадцати семи лет, Елене не хотелось, да и против Гермионы она ничего не имела, наоборот, так что к записной книжке Торгома прибегли в очередной раз, и недавние молодожены рука об руку отправились прояснять положение. Процесс пошел, как выразился наш небезызвестный современник. И был недолог, добавим мы. Очень скоро все тайное стало явным к обоюдному замешательству не только супругов, но и ближайшей родни, ибо вопреки ожиданиям Налбандянов и тревоге Торгомянов виновницей происходящих, а вернее, не происходящих событий, оказалась вовсе не Елена. «Азооспермия» – было начертано на бланке, врученном ошеломленному Алику, крупными, круглыми, аккуратными, типично женскими буквами, и такая же крупная, круглая женщина в сакраментальном белом халате, смущенно пряча глаза, говорила, что болезнь эта неизлечима, собственно, это и не болезнь вовсе, а ее стойкое последствие, что ничего тут не поделаешь, надо смириться, разумнее всего найти общий язык с женой и взять ребенка, что приемные дети порой становятся милее родных, и много другой подобной ерунды, которую Алик почти и не слушал, в тот момент ему было не до приемных детей, да и вообще не до детей, как таковых, он еще не вышел из возраста, когда мужчины воспринимают ни с того, ни с сего сваливающееся на них визгливое, не дающее спать по ночам маленькое существо если не как досадную помеху, то как неизбежное зло, в лучшем случае, как вещественное подтверждение своих мужских способностей, и, рассеянно глядя на врачиху, он все составлял и составлял в уме обращенную к родителям фразу, которая все объяснит, но фраза никак не выстраивалась, выходило только начало – насчет дурацкой свинки, перенесенной в классе четвертом, не то пятом… помнишь, мама, как я болел свинкой?.. впрочем, нет, матери он ничего говорить не будет, скажет отцу, а тот пусть уже разбирается дальше, хорошо еще Елене ничего объяснять не надо, только показать справку… О том, что будет дальше, он в ту минуту не думал, не думала и Елена, как всякая нормальная женщина, она прониклась внезапной жалостью к несчастному ущербному супругу, и целый месяц была заботлива и предупредительна.