Данте - Сэди Кинкейд

— Привет, Кэт. Я Никки. Хотя, думаю, большинство людей дома знали бы меня как Николь.

Мне требуется несколько секунд, чтобы осознать то, что она только что сказала:

— Николь Сантанджело?

— Единственная и неповторимая.

Я перевожу взгляд с нее на Данте:

— Но ты… ты позволил мне поверить…

— Что он убил меня? — Никки смеется. — Да. Это был своего рода секрет.

У меня голова идет кругом от такого количества вопросов, что я не знаю, какой задать первым. Кроме того, что я задаю:

— Дети…? — я смотрю на Данте, не в силах закончить вопрос, но он все равно знает.

— Нет, — говорит он со смешком.

— Черт возьми, нет, — добавляет Никки. Затем она поворачивается и направляется обратно к дому. — Тогда вы двое зайдете перекусить мороженым? — спрашивает она, подходя к входной двери. Затем она кричит: — Эй, Сабина. Ты никогда не догадаешься, кто здесь и кто женился.

Два часа спустя мы вдоволь наелись ужином и мороженым. Сейчас мы с Никки сидим на качелях на веранде со стаканом чая со льдом, пока Данте и Сабина убирают посуду после ужина. Жена Никки потрясающая. Она юрист, специализирующийся на работе с женщинами, которые спасаются от жестокого обращения. Она умная и забавная, и у нее самые красивые каштановые волосы, которые я когда — либо видела. Их дети тоже очаровательны. Дикону, а не Данте, пять лет, а Авроре два.

— Полагаю, у тебя миллион вопросов? — спрашивает Никки с тихим смехом, пока мы потягиваем чай со льдом. Ее сорт с Лонг — Айленда.

— Да, слишком много, — соглашаюсь я со вздохом. Когда вокруг были дети, у нас не было возможности поговорить о чем — то слишком глубоком и значимом.

— Он спас мне жизнь, — говорит она, ее голос внезапно наполняется эмоциями. — Ему не нужно было. Я имею в виду, что я была для него никем, но он спас меня. Люди думают, что он бессердечный и жестокий, но на самом деле, под всей этой броней, он, вероятно, лучший человек, которого я когда — либо знала.

— Я тоже вижу эту его сторону.

Она улыбается мне:

— Ну, конечно, ты любишь. Потому что он так любит тебя, — она кладет свою теплую руку на мою. — Такая любовь будет гореть вечно.

От этого у меня на глаза наворачиваются слезы:

— Твои отец и братья тоже еще живы? — спрашиваю я.

— Боже, нет.

— О.

— Они не были хорошими людьми. Они были худшими людьми, — говорит она, и тон ее голоса разбивает мое сердце. Она говорит это так, как будто сама столкнулась с их худшим поведением.

— Ты не обязана мне ничего рассказывать, — предлагаю я.

— Сабина всегда говорит мне, что приятно поговорить, — говорит она, закатывая глаза. — Они издевались надо мной. Били меня. Изнасиловали меня. Я была их служанкой. Их словесная груша для битья тоже. Моего отца и моих братьев.

Я сжимаю ее руку в своей.

— Это было все, что я когда — либо знала. Когда мне было восемнадцать, они пообещали меня Лоренцо Моретти, но он женился на Ане, поэтому вместо этого они предложили выйти замуж за Данте. Мой отец отчаянно нуждался в союзе с Моретти, настолько сильно, что даже отказался бы от меня. Не то чтобы его волновало, что они могут со мной сделать, но то, что он и мои братья потеряют свою игрушку.

Я сижу в тишине, слушая ее историю.

— Большой ошибкой моего отца было то, что он пытался выдать меня за невинную девственницу. Он даже имел в виду одну из тех операций, когда мне вправляют девственную плеву. Ты можешь в это поверить? — она фыркает. — Как будто это было все, что ему нужно было сделать, чтобы я снова была тактичной. Как будто это исправило бы все то отвратительное, извращенное дерьмо, которое эти ублюдки сотворили со мной.

Она делает большой глоток своего напитка, прежде чем продолжить.

— В любом случае, Данте знал, что что — то не так. У него есть что — то вроде шестого чувства в отношении вещей, понимаешь?

— Да, я уверена.