Если только ты - Хлоя Лиезе

Лицом Рен похож на маму, но телосложением он очень напоминает папу — широкоплечий, крепкий и высокий. Как и папа, Рен имеет натуру огромного плюшевого мишки, поэтому очень странно, что они сверлят друг друга взглядами, а между ними возникает напряжение.

— Что происходит? — спрашиваю я.

Мама смотрит в мою сторону, колеблясь, затем говорит:

— Не волнуйся, малышка. Это просто продолжающийся разговор о семейных… решениях.

— Продолжающийся? — я хмурюсь. — Почему я об этом не знаю?

Оливер, самый близкий мне брат и по возрасту, и в эмоциональном плане, бросает на меня виноватый взгляд, от которого у меня такое чувство, будто меня пнули в живот. Он знает обо всём, что бы это ни было, но даже он не сказал мне.

— Тебе не о чём беспокоиться, — говорит папа, откидываясь на спинку стула и обхватывая рукой кружку с пивом. — Вот почему.

Мои щёки горят, и на глаза наворачиваются первые слёзы.

— Это касается нашей семьи, и мне не нужно беспокоиться об этом?

Никто, кажется, и не осознаёт, насколько это обидно. Мама накрывает папину руку своей и нежно поглаживает. Фрейя, сидящая рядом с ней — почти мамина копия с их почти белыми волосами до плеч — с беспокойством смотрит на папу своими бледно-голубыми глазами. Тео отрывается от кормления и начинает плакать. Эйден осторожно забирает его у Фрейи, затем встаёт, подбрасывая Тео на руках, но перед этим мягко сжимает плечо Фрейи, нежно проводя большим пальцем по её шее.

Фрэнки кладёт руку Рену на спину и гладит.

Рука Гэвина в оберегающем жесте лежит на спинке стула Олли.

Вигго необычно молчалив и ковыряет этикетку на своей пивной бутылке.

— Что происходит? — спрашиваю я резким голосом. — Почему все так странно себя ведут?

Линни перестаёт раскрашивать и поднимает на меня взгляд.

— Кто знает. Взрослые всегда ведут себя странно.

— Я взрослая!

Линни хмурится и склоняет голову набок.

— Да?

Боже, устами младенца…

На глаза наворачиваются слёзы. Я знаю, что я чувствительная. Я знаю, что, возможно, слишком остро реагирую, но я так устала от этого чувства. Мне больно, что в очередной раз ко мне относятся не как к полноценному члену семьи. Я уверена, что мои родители, братья и сестра желают мне добра. И я представляю, что бы ни происходило, это, должно быть, так сложно, что они хотят оградить меня от этого.

Эта последняя мысль — единственное, что удерживает меня от взрыва после того, как я слишком долго сдерживала своё раздражение.

Я смахиваю едва не навернувшиеся слёзы и заставляю себя улыбнуться племяннице. Аппетит пропал, я отодвигаю тарелку с недоеденной едой в сторону, затем придвигаю поближе книжку-раскраску с покемонами.

— Какого цвета щёки у Пикачу, Линни?

Когда она отвечает мне, а я заполняю эти круги ярко-вишнёвым цветом, комната вокруг меня успокаивается, и в нашем семейном мире восстанавливается предсказуемый порядок.

По крайней мере, я полагаю, что моя семья видит это именно так.

Я же, с другой стороны, даю себе обещание, что так или иначе, каким-то образом позабочусь о том, чтобы вскоре, наконец, моя семья, моя команда — все — увидели, как много на самом деле изменилось.

* * *

Как оказалось, легче сказать, чем сдержать это обещание. В последние пять дней, прошедших после неудачного семейного ужина, в перерывах между тренировками, общей физической подготовкой и перечитыванием моей любимой любовно-фантастической серии, я пыталась — безуспешно — понять, что же будет дальше.

Я хочу, чтобы люди воспринимали меня по-другому, но как мне этого добиться? Я знаю, что внутри я изменилась. Но когда я смотрю на своё отражение в витрине магазина недалеко от моей квартиры, я сталкиваюсь с тем фактом, что внешне я действительно совсем не изменилась.