Отказ не принимается - Саша Кей

Я переживу. Зато и Тимка со мной останется и не привяжется к человеку, который в любой момент променяет нас на другую игрушку. Да и Тиль ко мне привыкать не стоит. Уж больно лихо Воронцов водит женщин в дом, где живет его дочь. Ему удобно, не спорю, но вряд ли это сформирует у Эстель нормальное отношение к семейной жизни.

Вроде бы все решения приняты, обычно у меня это вызывает прилив энергии, но не сегодня. Чувствую себя так, будто не провела несколько часов на празднике, а вагоны разгружала. И спать я отправляюсь даже раньше Тимошки, у которого открывается второе дыхание, несмотря на часто моргающие глаза. Мама берет ребенка на себя, и я заваливаюсь спать. Боюсь, что опять буду думать о Воронцове, но, кажется, моя лампочка перегорела. Организм не выдерживает накала, и я проваливаюсь в сон, как в кроличью нору, стоит мне только опустить голову на подушку.

А утром жизнь возвращается в прежнее русло.

Последнее, что напоминает мне о «приключениях», я запаковываю обратно в коробку. Это платье не только не для меня, на нем словно остался флер обиды.

И по дороге в детский сад мы с Тимошкой заглядываем на почту.

Пусть Виктор сам носит свой наряд. Украшается бриллиантами. И лежит на шубе.

А я, оставив Тимошку на попечение воспитательницы, наконец забираю свои сапоги из ремонта. Когда сапожник достает с полки мою обувь, я вижу на ней тонкий слой пыли. Просто рука-лицо.

Весь день я, как заведенная, рассылаю резюме и собираюсь с духом, чтобы пойти на старую работу забрать наконец свою трудовую и, чем черт не шутит, получить наконец расчет, если мне что-то полагается.

Однако, когда я звоню в парфюмерный, Геннадий сухо сообщает, что мои документы переданы в отдел кадров подразделения, куда меня перевели.

Я немного теряюсь, потому что переводили-то меня на другую должность в магазине, да и тот перевод я не подписала. Оказывается, в тот день, когда я приступила к своим обязанностям «недельной» няни, меня уже перевели в аудиторский отдел головной фирмы. И решать все вопросы я теперь должна с ними.

Эта перспектива вызывает у меня озноб и колючие мурашки.

Правда, к вечеру выясняется, что возможно моя лихорадочная реакция — это не только следствие нежелания появляться там, где обитает Виктор. Похоже, я все-таки простыла. Или на балконе, или когда убегала без шубы.

Даже Тимошку из сада забирает мама, отпросившаяся ради этого пораньше с работы. Она же и радует меня новостями, что уволиться можно и по почте. Нужно только отправить заявление работодателю. Очень рассчитываю, что Воронцов не опустится до того, чтобы написать мне какую-нибудь гадость в трудовой.

Не доверяя родной почте России, которая скорее всего доставить-то доставит мое заявление, но вот сроки уже больно размыты, с самого утра, как только мама уводит Тимку, я вызываю курьера логистической фирмы.

Все. Если потребуют отработку, в чем я искренне сомневаюсь, возьму больничный.

Меня колотит не то от смелости собственных поступков, не от температуры, и я отрубаюсь, надеясь, что пока Тимка в саду, я немного оклемаюсь.

Болею я редко, и обычно, хорошенько выспавшись, я сразу чувствую себя намного лучше. Проверено временами, когда Тимошка каждые две недели таскал из садика какую-то лютую заразу, что косила нас с мамой.

Наметив проспать неменьше четырех часов, прежде чем приступить к домашней рутине, я выключаюсь и просыпаюсь намного позднее, чем планировала.

Осоловело пялюсь в экран телефона. Около пяти вечера. Пить хочу просто смертельно, но проснулась я не поэтому. Я бы еще спала и спала, наверное, до самого возвращения мамы могла продрыхнуть, но кому-то я очень понадобилась.

Кто-то долбится во входную дверь, словно пожар.