Отказ не принимается - Саша Кей

И вообще спустя десять минут замечаю, что вместо того, чтобы сурово и по-спартански обтереть, я нежно промокаю пылающую чувствительную кожу. Осознав это непотребство, я смущаюсь и прекращаю процедуры.

— Виктор Андреевич, в кровать! — командую я.

— Всегда бы так, — ворчит он сипло, но смывается быстрее, чем отхватывает полотенцем еще раз.

В комнате Воронцов, строя оскорбленную невинность, дожидается меня на постели.

Под моим грозным взглядом, покорно выпивает таблетку, но с таким видом, будто ему хины дали.

— Плед дать? — сурово спрашиваю я, стараясь не выходить из роли Фрекен Бок.

— Жарко, не надо плед, но мне нужна конфетка за невкусное лекарство, — требует Воронцов, и не успеваю я ответить ему что-то достойное, как он притягивает меня к себе и целует.

Как я и предполагала, слабость Виктора не так сильна, ему вполне удается завалиться на постель со мной в обнимку. Только вот, похоже, он тратит на это все силы.

Самое шокирующее, что мне не удается высказать все, что я о нем думаю, потому что Воронцов отключается прямо на мне.

Глава 31

За что мне это?

Ведь четыре дня идиллии было. За все время из всех проблем самыми серьезными стали расквашенный нос Тимошки и порванная резиночка с божьей коровкой у Тиль.

С возвращением Виктора все рушится.

И прямо на меня.

Причем, в прямом смысле слова.

Воронцов отрубается своевременно, но весьма неудобно, как и все, что он делает.

Отпихнуть эту махину мне не удается. Обмякшее тело Виктора напрочь вдавливает меня в постель.

Сначала я думаю, что он меня разыгрывает. Потом мне приходит в голову, что Воронцов потерял сознание. Но прислушавшись к его мерному дыханию, мне с прискорбием приходится убедиться, что Виктор спит.

Как я зла!

Кто-то всю ночь мою грудь караулил, а мне теперь отдувайся!

Отчаявшись откатить товарища, я, скрипя зубами, выползаю из-под него. Это дается мне не так-то просто, но энтузиазма мне добавляет понимание, что в любой момент Екатерина может вернуться и стать свидетелем этой неловкой сцены.

Взопревшая я с неимоверными усилиями вырываюсь на свободу.

И стоит мне покинуть постель, как спящий Воронцов, почувствовав, что матрасик сбежал, как ни в чем не бывало, перекатывается на спину и вольготно располагается, раскинув руки.

Боже, кто бы знал, как мне хочется отлупить его полотенцем еще раз.

Уберегая от моей несдержанности этого невыносимого типа, возвращается Екатерина.

— Как вы тут?

— Спит, если не издевается, конечно, — ворчливо отвечаю я. — Все. Пост сдал, пост принял. С меня хватит. Я не в сиделки нанималась.

Екатерина хмыкает.

— Ну пошли ужинать.

— А вы с ним не останетесь? — изумляюсь я.

— Зачем бы это? — пожимает она плечами равнодушно. — Большой уже. И вроде не при смерти.

У меня дар речи пропадает.

— А меня за что?

— Ну он же так добивался внимания, что ж я сухарь, что ли? — и выходит из Воронцовской спальни.

— То есть вы сейчас признаетесь, что меня подставили? — догоняю я Екатерину, пылая возмущением.

— Какие громкие слова, — смеется она. — Голубцы будешь?

И никаких угрызений совести.

— Вы случайно не родственники? — с подозрением уточняю я.

— Не случайно, — все еще посмеивается Екатерина. — Дальние.

А так и не скажешь, что дальние.

— Екатерина, знаете, не надо больше так делать. У нас с Виктором Андреевичем и так сложные отношения…

— Я бы сказала, сложноподчиненные, — перефразирует Екатерина.

— … и я бы хотела, чтобы они не выходили за рамки деловых, — заканчиваю, несмотря на подкол со стороны родственной домработницы. — Мне здесь осталось провести два с половиной дня. Проблемы мне не нужны.

— Рамки какие-то понаставила уже. Вы уж сами как-нибудь разберитесь, чтоб мне не приходилось вмешиваться.