14 недель - Джессика Гаджиала

Так что мне пришлось проявить изобретательность. Другого выбора не было. Я провел свое детство, будучи слишком маленьким, чтобы работать, слушая, как моя сестра плачет от голода, потому что в холодильнике не было ничего съестного, и я едва мог утешить ее, потому что мой желудок тоже был зажат тисками. Теперь я был достаточно взрослым, чтобы что-то изменить, и я это сделал.

Торговать было легко. Большим парням всегда нужен был какой-то маленький никто, чтобы держать тайник, совершать обмен, брать на себя весь риск.

Пешки и козлы — так называл нас Мик, самый крупный из всех, кого я знал, в организации, которая была намного выше, чем я мог себе представить.

Но я был самым маленьким человеком на тотемном столбе, и мне не всегда было что толкать. Тогда-то я и занялся побочным бизнесом — сумки, фильмы, музыка, автомобильные радиоприемники.

— Не занимайся здесь этим дерьмом, — раздался голос, заставив меня мгновенно отпрянуть. Была ли какая-то часть меня, может быть, даже большая часть, которой нравилось чувствовать себя взрослым, прокладывать свой путь, быть человеком, которого признают другие? Мне было семнадцать лет. Конечно, бл*ть.

Но, несмотря на это, какая-то часть меня знала, что дилеры — это отбросы. Я ненавидел дилера своей матери с таким огнем, который не должен был иметь, когда был еще ребенком. В том, что я делал, было какое-то уродство, которое никогда не давало мне покоя.

Но когда я повернулся и увидел двух детей примерно моего возраста, не полицейских, не взрослых, к которым я все еще относился с нескрываемым уважением, а просто детей моего возраста? Все чувство вины улетучилось, и на смену ему пришла чисто подростковая бравада.

— Не лезь не в свое гребаное дело.

Тот, что покрупнее, темноволосый, темноглазый, массивный парень, поднял бровь, глядя на своего приятеля, который был светлым в сравнении с темным, — светловолосым, светлоглазым и с безошибочно узнаваемой внешностью симпатичного мальчика.

Когда темноволосый снова посмотрел на меня, его тон был скучающим, но в нем слышались стальные нотки.

— Ты торгуешь перед моим домом, так что это мое гребаное дело.

Я посмотрел ему вслед, не увидев ничего, кроме заколоченных витрин магазинов, которые были заброшены практически всю мою жизнь. Если это было его место, то он сидел на корточках. Если он сидел на корточках, значит, он был настоящим беспризорником. А у настоящих беспризорников было очень мало терпения по отношению к таким детям, как я, у которых было теплое место, которое они называли домом.

— Да, у нас нет проблем с сумками, пленками и прочим дерьмом, но наркотики держи вон там, — сказал тот, что посветлее, махнув рукой влево, где, как я знал по опыту, орудовала местная мексиканская банда.

— Ты хочешь, чтобы меня убили?

— Пытаюсь сделать так, чтобы не пришлось засовывать пальцы в глотку очередному наркоману, когда ты даешь им слишком много дерьма, — сказал более темный, пожимая плечами.

— А если я не буду делать это в другом месте? — спросил я, придвигаясь ближе, возможно, слишком смело, потому что большинство ребят моего возраста не хотели со мной связываться, учитывая мои размеры. Но этот парень почти соперничал со мной, и если по тому, как он оттолкнулся от стены и уверенно двинулся ко мне, можно было судить, что он уверен в себе.

— Тогда у нас будет проблема.

— А мы не хотим проблем, — согласился тот, что полегче.

Я мог быть самоуверенным, но я не был глупцом. Я не ввязывался в драки без причины.

— Кто ты, бл*ть, такой?

— Родс, — ответил темный. — Ксандер. Это Гейб. И с этого момента это наша гребаная территория, и ты не ступишь на нее с наркотой в кармане. Понял?

Я понял.

И весь следующий год я следовал этим правилам.

Но в год моего восемнадцатилетия жизнь, которая у меня была хоть и не прекрасная, но и не ужасно депрессивная, быстро изменилась.