14 недель - Джессика Гаджиала

— Членом, — поправила я, улыбаясь в зеркало на нее, сидящую на моей кровати с кучей моей одежды в желтых пижамных штанах в горошек в семь часов вечера в пятницу, ее волосы были заплетены в боковую косу, ее красивое лицо было совершенно без макияжа, как это было почти всегда. У меня был рот моряка. Как и у нашей матери, тетушек и братьев. Риз редко находила плохое слово. А когда находила, оно редко срывалось с ее языка.

— Член, — сказала она, слегка сморщив при этом лицо. — Но что это доказывает, если ты выходишь на улицу, напиваешься и поднимаешь шум?

— Это доказывает, что я не позволю этому сломать меня.

И это не сломает.

Я не позволю.

Он изменял. Часто. Бесстыдно. Он даже не потрудился сделать извиняющийся или виноватый вид, когда у меня, наконец, появились доказательства, подтверждающие мои догадки, и я предъявила ему претензии.

Это, ну, это было неприемлемо.

Это был печальный факт жизни, что многие парни могут быть неверными. Я научилась не позволять этому доводить себя до истерики где-то в десятом классе. В основном это произошло благодаря моей маме и маме Энзо, и Энни. Поскольку обе они узнали, что состояли в «отношениях» с моим говнюком-отцом в одно и то же время, буквально обе забеременели Пейном и Энзо в один и тот же год, у них выработалось то, что я всегда считала здоровым недоверием и подозрительностью к противоположному полу. Они также научили меня, что ни один мужчина не стоит того, чтобы из-за него разваливаться на части. Этот совет я приняла близко к сердцу.

Ни один мужчина не сломает меня.

По крайней мере, ни один мужчина никогда не узнает, что сломал меня.

«Сурово, мать ее, скривить верхнюю губу».

Это был практически мой девиз на случай сердечных страданий.

И поскольку Эван, скорее всего, гулял по городу, шутил со своими приятелями о том, как облапошил и сделал из меня дуру, что ж, мне нужно было выйти и доказать обратное.

Нормально ли это? Возможно, нет.

Необходимо? Абсолютно, бл*ть, необходимо.

Я не собиралась пытаться объяснить это Риз. Когда дело доходило до свиданий, Риз была на шаг выше монахини. Мы съехались, когда мне исполнился двадцать один год, а она была на полтора года моложе. С тех пор я была уверена, что никогда не слышала, чтобы она говорила о мужчине. Это просто не было главным в ее жизни. Она сосредоточилась на получении степени магистра библиотечного дела. Все ее свободное время тогда уходило на учебу. После окончания университета она устроилась на работу в местную библиотеку, что только еще больше укрепило ее отшельничество. Библиотека была ее церковью, а книги — Библией.

— Какие мужчины тебе нравятся? — спросил ее как-то один мужчина в баре, когда я заставила ее пойти куда-нибудь на день рождения.

— В основном вымышленные, — быстро и правдиво ответила она.

Так что, если мне не нужен был совет по поводу свиданий, который она получила от Джейн Остин, я была предоставлена сама себе.

— Перестань так волноваться, Риз, — сказала я вместо этого, натягивая черный топ и направляясь к своей шкатулке, которая была настолько большой, что представляла собой отдельно стоящую конструкцию.

— Кто-то должен беспокоиться о тебе.

Мы обе знали, что она тихо добавила — «поскольку я больше не могу доносить маме».

У мамы были самые лучшие намерения по отношению к нам, она старалась изо всех сил, несмотря на ужасный район, ужасное здание и ужасное влияние повсюду. Она преуспела с Риз. Она создала из Пейна замечательного человека, хотя он, безусловно, поддался влиянию окружающих, когда присоединился к банде «Третьей улицы» и, в конце концов, возглавил ее. Что касается меня, что ж, мне нравилось думать, что она преуспела и потерпела неудачу в равной степени.