14 недель - Джессика Гаджиала

Вас сразу же встречал сланцевый пол, который тянулся через весь магазин. Стеллажи с одеждой были минималистичны — хром и зеркала. Обувь была выставлена на стенах на отдельных шестиугольных полках, каждая из которых была окрашена в какой-то металлический цвет — серебряный, золотой, латунный. В центре, ближе к задней части, перед серебристыми дверями примерочной была небольшая зона отдыха — просто белый округлый диванчик перед золотистым кофейным столиком, куда можно было поставить кофе, потому что у нас была кофе-машина. Мы не могли получить лицензию на продажу вина или шампанского, но город был не против кофе.

Мы с Кэсси проводили дни за латунным столом в левой части комнаты, где у нас были настоящие стулья, а не табуретки и тому подобное, поскольку мы были сами себе хозяевами и плевать хотели на чужое мнение.

Здесь не было тесно, поскольку, когда я разрабатывала свой план, я имела в виду эксклюзивность. У нас не было большого запаса, потому что мы меняли ассортимент каждую неделю. Таким образом, одержимая модой женщина могла зайти и выбрать что-то новое каждый день и знать, что не каждая женщина, мимо которой она пройдет на улице, будет носить то же самое.

Это была стратегия, которая до сих пор прекрасно работала.

Была ли я богата? Нет.

Я по-прежнему жила в одной квартире с сестрой. Конечно, она была намного лучше, чем та, что была у нас раньше, но я не жила на широкую ногу.

Тем не менее, я работала в индустрии, которую любила, и ни перед кем не отчитывалась.

Это была жизнь мечты.

Может быть, это не были дома в Малибу и бутылки «Кристалл».

Но это была свобода.

Это была возможность приходить на работу без того, чтобы какой-нибудь топ-менеджер говорил мне, что узкая юбка может как-то повлиять на показатели продаж за день, или что моя подводка слишком жирная, или что мои натуральные волосы слишком «непокорные». На что, конечно, мне пришлось бы сказать ему, чтобы он забрал свою патриархальную, предвзятую и расистскую чушь и засунул ее себе в задницу.

За что меня бы уволили.

И так далее и далее в течение многих лет.

Это было мое.

Я вливала кровь в свой магазин.

В свою очередь, он заботился обо мне достаточно хорошо, и я была ему бесконечно благодарна.

— Значит, если бы я захотел купить здесь подарок…

— Вы бы скинули пару сотен, легко, — добавила Кэсси, отодвигаясь в сторону, чтобы он мог полностью войти, подтверждая то, что я сказала Риз, когда ему пришлось повернуться боком, чтобы пролезть в дверь.

— Черт, — сказал он внезапно, тон его был мрачным, и я поняла, что это не имеет никакого отношения к деньгам и имеет отношение к сцене перед ним.

Эта сцена?

Это были эскизы за всю неделю, разрезанные и разбросанные повсюду вместе с угрожающим посланием, написанным на одном из зеркал помадой, которую я оставила в туалете для персонала в подсобке.

Кто-то был в магазине.

Кто-то уничтожил мою гордость и радость.

Кто-то осмелился написать на зеркале отвратительную сексуальную угрозу и мне, и Кас.

Это было не первое.

Послание, то есть.

Но почему-то мне показалось хуже видеть, что это написано моей собственной чертовой помадой. Это было более реально.

Все в Тиге вдруг стало деловым. Его массивные плечи расправились. Его спина напряглась. Его руки сжались в кулаки, когда он двинулся между нами двумя к зеркалу, чтобы опуститься на колено, чтобы прочесть надпись.

И так он проделал несколько раз, прежде чем его голова повернулась через плечо, глаза стали непроницаемы.

— Ты не позвонила в полицию по этому поводу?

Это было обвинение в той же степени, что и вопрос.

— Мы звонили в полицию каждый раз, когда что-то случалось, — вклинилась Кэсси, прежде чем я успела ответить. — Но это привело только к тому, что угрозы стали усиливаться.