Без памяти - Алекс Джиллиан, Лана Смирнова (2024)

— Леонель Дэмиан Голденштерн. Можешь называть меня Леон. Мы женаты шесть месяцев, Эмили, и до недавнего времени тебя полностью устраивал наш брак, — каждое слово некоего Леона, проникает в меня, словно парализующий яд, лишающий меня способности трезво мыслить и рассуждать логически.

Его слова, будто нити ядовитой паутины, все больше и больше затягивающие меня в свой тугой плен.

— Я знать не знаю, кто ты такой, Леон Голден…голден, что? Какая пафосная фамилия, жуть, — едва сдерживаю эмоции, чтобы не плюнуть в его сторону. Жаль, что не ядом. Но шутки с таким агрессором плохи, хотя характер показать стоит, чтобы знал: даже если мне придется умереть на его творческом одре, я не стану легкой добычей.

— Сейчас это и твоя фамилия тоже, — прищурив взор, пытает меня Леон, считывая мои реакции на его слова. Он хочет по языку тела понять, лгу ли я говорю ли правду…но проблема в том, что я не помню, что правда, а что ложь.

Что есть моя реальность и моя жизнь?

Единственный якорь — мама. Ее лицо, запах, грустный взгляд, полный надежды…она подарила мне жизнь, а я в ней ее поддерживаю.

Мама, которая без меня не справится. Мама, которой нужна моя помощь, круглосуточная поддержка и финансовое содержание. Мама, которой некому помочь, кроме меня. У нее выявлена ранняя стадия болезни Альцгеймера, и она живет в специализированном учреждении под Москвой. Боюсь, что мои проблемы с памятью — тревожный генетический звонок.

Каждый раз, когда я навещаю ее и смотрю в прозрачные, не выражающие никаких эмоций, глаза, я знаю, что сражаюсь не только за ее будущее, но и за свое тоже. Первые признаки ее болезни начали проявляться у матери в двадцать шесть лет. Если мне сейчас восемнадцать, то осталось не так долго.

Потерять осознанность — всегда было одним из моих главнейших страхов. И сейчас я смотрю ему прямо в лицо. Потому что ни о какой осознанности речи быть не может, когда мне пытаются внушить, что я являюсь другим человеком. Другой девушкой. Которая вдобавок ко всему — натворила не очень хороших дел, за которые предстоит расплачиваться.

— Клянусь богом, я не знаю, о чем ты говоришь. И ты делаешь мне больно, — стараясь говорить вежливо и сдержанно, обращаю внимание Леона на то, что еще чуть-чуть, и он сломает мне челюсть.

— Как высокопарно, Ми. Или мне лучше называть тебя Тея? Какие громкие слова и клятвы. Меня раздражают клятвы, данные без крови. До первой капли, это просто слова, — усмехается дьявольски привлекательный аристократ.

— Хочешь порезать меня? Тогда может убить сразу? Или что тебе от меня нужно? Просто скажи, — все еще пытаюсь найти логику в паутине его слов. И не нахожу. Но судя по его взгляду — искать ответы сейчас бессмысленно. Он играет на моем страхе, как виртуозный скрипач, на натянутых струнах.

Ослабевая хватку, Леон вкрадчивым, размеренным и даже убаюкивающим тоном, поясняет:

— Мне нужно, чтобы ты ответила за то, что совершила. Убивать тебя или нет — знаешь, я все еще думаю над этим, — сканирует мое лицо, сдвигая брови. — Несомненно ты заслужила смерть, но тебе удалось обмануть даже ее. У меня есть недостаток: я верю в то, что «ошибка выжившего» — неслучайна.

— Ты тоже остался в живых, находясь на волоске от смерти? — пытаюсь узнать о своем похитителе как можно больше.

— Если ты действительно ничего не помнишь, поделись своей версией событий, — требует Леон.

— Я ехала со своей труппой на гастроли. Мы попали в аварию, и я чудом выжила. Машина упала с обрыва…, — он резко морщится, очевидно, отрицая мою версию или не соглашаясь с ней.

— Что еще ты помнишь? До аварии?

— Я гастролировала по Азии, работала… иногда, подрабатывала моделью. Я ищу любые достойные способы заработать, вот и все. Мне нужны деньги, но я никогда ничем плохим не занималась. Всегда старалась заработать на жизнь трудом и потом.

— А у меня есть другие версии, Ми.

— Буду рада, если ты их озвучишь.