Осмелься - Саммер О'Тул

Это не мешает ему перевернуть ее на спину. "Пожалуйста, я устала". У меня сводит живот, когда он все равно забирается на нее сверху. Она пытается оттолкнуть его, но он с удивительным проворством хватает ее за запястья. Я замираю, сердце колотится в горле.

"Я заплатил за жену, а не за монашку. Теперь сделай так, чтобы она стоила моих денег". Его голос грубый и царапающий, когда он, удерживая ее за запястья, отбрасывает ее в сторону. Она ловит себя руками и коленями за край кровати. Меня тошнит, когда он стягивает с себя боксеры и хватает ее за бедра. Он прижимает ее щекой к подушке, а ее лицо направлено на скрытую камеру.

Кажется, что он смотрит прямо на нас. Сокрушение в этих глазах режет, как острое стекло. "Выключи ее". Я отвожу взгляд, меня трясет и тошнит. Я чувствую себя ужасно из-за того, что стала свидетелем такого мерзкого поступка, наблюдая, как ее развращают, зная, что это не первый раз и не последний. Кислород покидает мои легкие, когда я представляю, что бы она почувствовала, если бы узнала, что все это записано, если бы узнала, что мы это видели.

Когда я оглядываюсь на Лохлана, он все еще смотрит запись, и ярость поражает меня, как молния. "Я сказал, выключи его на хрен!" Я выхватываю у него из рук телефон и швыряю его через всю комнату.

"Стелла". Он спокойно поднимается.

"Это гребаное изнасилование, Лохлан, а ты… ты просто смотришь на это, как на чертово шоу Netflix". Мой пульс бешено бьется, а гнев пылает глубоко в венах.

"Я знаю, что это такое". Его голос суров с нотками обиды. "И я не получаю никакого удовольствия от просмотра, но мне нужно закончить…"

"Почему? Почему?" Я теряюсь в досаде, когда на меня обрушивается давление последних нескольких дней. Пропитанная кровью одежда, замерзшее и изуродованное тело. Черные дыры в моей памяти и ужас от того, что я не знаю, что еще могло произойти, чего я не могу вспомнить.

"Я собираюсь перемотать вперед до конца. Мне нужно убедиться, что Илья уйдет и вернется, как мы думаем. Если нет, то у него есть алиби на все время убийства". Он ждет, пока я кивну в знак понимания, и идет за своим телефоном. Надеюсь, плюшевый ковер уберег его от повреждений.

"Да, конечно. В этом есть смысл. Твой телефон в порядке?" Я вздрогнула.

Он кладет его на кровать, даже не проверив, и притягивает меня к себе. "Ты в порядке?"

Я открываю рот, но ничего не выходит. Мой язык заплетается, а эмоции душат меня. Я качаю головой. Нет, я не в порядке.

Он не колеблется. Он обхватывает меня руками и прижимает к себе. Его сердце бьется о мое, пока я глотаю воздух. Он прижимается щекой к моей макушке и тихо шепчет: "Что я могу сделать, чтобы ты чувствовала себя в безопасности?"

На глаза наворачиваются горячие слезы, и не только из-за уязвимости, которая требуется для ответа на этот вопрос. Одно дело, когда он помогал мне, когда я была физически ранена, но позволить ему заботиться о том, что болит внутри меня, — это слишком глубоко. Мне ничего ни от кого не нужно, и все же какая-то часть меня жаждет дать ему это. Позволить кому-то другому заботиться обо мне, хотя бы на этот момент.

"Досчитай до десяти", — шепчу я в ответ, не в силах выразить словами то, чего хочу, но нуждаясь в том, чтобы он обнял меня еще хоть немного.

Он не задает вопросов. "Десять, девять…" Я закрываю глаза и сосредотачиваюсь на ровном ритме его сердцебиения. Вдыхаю на четные числа, выдыхаю на нечетные. "Восемь, семь, шесть…"

Дойдя до единицы, он медленно опускает руки и делает шаг назад. "Я могу посмотреть остальное в другой комнате".

"Нет, я в порядке", — успокаиваю я его. "Я хочу прибить этого сукиного сына".