Воровка - Тара Кресцент

― И что дальше? ― продолжаю я. Он ― высокая фигура в темноте, теплое присутствие рядом со мной. Я все еще не вижу его лица, и, возможно, именно это развязывает мне язык. А может, причина в водке. ― У тебя нет для меня совета? ― Я продолжаю тыкать в открытую кровоточащую рану. ― Если бы ты был на моем месте, если бы твои родители бросили тебя, как мои, что бы ты сделал?

― Я не знал своих родителей, ― говорит он без раздумий. ― Меня оставили младенцем на пороге церкви.

О. О.

― Мне так жаль.

― Мне не нужно твое сочувствие, tesoro (сокровище. Сленг — лапочка). — Легкое, расслабленное положение его плеч сменяется напряженностью. Это явно не самая приятная тема для него, и очевидно, что он предпочел бы говорить о моих проблемах, а не о своих.

― Тогда дай мне совет, ― выдыхаю я. ― Скажи мне, что делать. Скажи мне, как двигаться дальше.

Он все еще обнимает меня, и я не делаю никаких попыток отстраниться. Приятно, когда тебя обнимают. Его прикосновение ― это портал в фантастический мир, где я не остаюсь совершенно одна. В мир, где есть кто-то, кто заботится обо мне. Кто-то, кто подхватит меня, прежде чем я упаду.

― Твои родители любили тебя?

Я молча киваю. Вот почему их предательство причиняет такую боль.

― Мы не принимаем правильных решений под давлением, ― тихо говорит он. ― Когда нас обижают, когда нам больно, мы не думаем. Мы прячемся, мы сбегаем. Я не могу притворяться, что понимаю решение твоих родителей. Может, они думали, что защищают тебя. А может, они не хотели, чтобы твои последние воспоминания о них были наполнены болью.

Я саркастично хмыкаю, но он еще не закончил.

― Что касается того, как жить дальше, ― мягко говорит он. ― Ты просто делаешь это. Ты помнишь, что тебя любили, и проживаешь каждый следующий день. Пока однажды ты не начнешь вспоминать о них без боли. Гнев и горе утихнут, cara mia (моя дорогая), и у тебя останутся только хорошие воспоминания.

Мы уверенно идем к цивилизации. Передо мной возвышается Ca’Pesaro (Дворец в Венеции на Гранд-канале), отбрасывая витиеватые тени на канал. Я допиваю остатки водки и бросаю бутылку в воду.

Он молча наблюдает.

― Где ты остановилась?

Я не могу пойти в квартиру родителей. Просто не могу. Я не могу находиться там, где они умерли. Я не могу столкнуться с соседями и не могу справиться с их сочувствием и заботой.

― Я не знаю. — Я тянусь за телефоном и понимаю, что он находится в сумке, которую украли воры. ― Моя сумочка пропала. ― Я делаю глубокий вдох и борюсь с желанием разрыдаться. ― У меня нет денег.

Он кладет руку мне на спину ― утешительный жест, который говорит мне, что я не одна.

― Пойдем со мной, синьорина. Давай устроим тебя на ночь. Утром мы найдем твою сумочку.

Мой спаситель отводит меня в отель. Вестибюль ярко освещен, и я поворачиваюсь к нему, чтобы наконец увидеть, как он выглядит, но из-за водки передо мной все двоится и троится. Кажется, у него крепкая челюсть и полные губы, но это все.

― Комнату, ― говорит он служащему за стойкой.

Тот вскакивает на ноги.

― Si, Signor, ― отвечает он. В его голосе звучит уважение, но в то же время и страх? Или мне показалось? Не могу сказать.

Появляется ключ. Хорошо одетый незнакомец провожает меня к древнему лифту. Могу ли я называть его незнакомцем, если большую часть последнего часа я изливала ему свою душу? Я прижимаюсь к нему, силы отказывают.

― От тебя приятно пахнет, ― говорю я ему. Мне кажется важным, чтобы он это знал. ― Океаном. ― Я снова нюхаю его. ― И еще чем-то. Может быть, сосной? Мне нравится.

Он не отвечает, но его хватка на мне слегка усиливается. Это мне тоже нравится.

Мы доходим до комнаты, и он заходит за мной, направляясь в ванную. Я падаю на кровать, ощущая его отсутствие как потерю. Слышу звук льющейся воды, он возвращается со стаканом, предлагая мне сесть.