Ночная смена - Энни Краун

Винсент вводит в меня второй палец. Растяжка великолепна — ровно настолько, чтобы я действительно почувствовала это, когда он раздвигает пальцы внутри, надавливая на противоположные стенки и растягивая мышцы.

Я стону и позволяю голове упасть назад, веки закрываются.

— Хорошо? — спрашивает Винсент.

— Мхм…

— Хорошая девочка.

Сдавленный смех вырывается из горла.

— Что не так? — говорит Винсент. — Думал, ты хотела, чтобы я продолжал говорить.

Я поджимаю губы и определенно не собираюсь признаваться, что эти два слова… что-то делают со мной.

Хотя Винсент знает.

Чувствует.

И я слышу по голосу, что он дразнится.

— Я имела в виду, вести хорошие разговоры. Не грязные. Грязные разговоры — это… — он вынимает пальцы почти до конца, затем засовывает их обратно под новым, лучшим углом, — слишком, — хриплю я, потеряв нить разговора.

— Так значит не хочешь, чтобы я сказал, какая ты горячая и влажная? — спрашивает Винсент, изображая невинность. — Не хочешь, чтобы сказал, что с тебя капает? Что не могу дождаться, когда ты испортишь простыни? И я определенно не должен говорить, как крепко ты сжимаешь мои костяшки пальцев и какая чертовски сладкая на вкус, верно?

Я открываю рот, полная решимости послать его.

Вместо этого вырывается низкий горловой стон.

— Молодец, Холидей.

Винсент двигает пальцем медленными, изнуряющими движениями и прижимается лицом к внутренней стороне моего бедра, целуя кожу и бормоча слова похвалы, которые я едва улавливаю из-за звука колотящегося сердца и влажного хлюпанья, доносящегося оттуда, где мы соединены. Я упираюсь пятками в матрас и сжимаюсь.

Винсент стонет, движения замедляются, прежде чем он переносит вес и начинает давить сильнее, быстрее, а потом впивается зубами в нежную кожу на внутренней стороне бедра.

Я издаю что-то вроде сдавленного полу-стона, полу-хрипа, потому что это просто несправедливо. В тех немногих случаях, когда я пробовала трогать себя пальцами, это было пустой тратой усилий. По итогу просто вспотела и была не в восторге, руку свело судорогой, а спина болела от того, что я извивалась в печальной попытке дотянуться до чего-то.

Чтобы почувствовать то, о чем рассказывали в любовных романах. Просто подумала, что я одна из многих женщин, которые предпочитают стимуляцию клитора проникновению.

Я думала, что знаю себя.

Но, похоже, ошибалась, потому что, когда пальцы Винсента снова сгибаются и задевают нежное местечко внутри вдоль передней стенки, я чуть не кончаю.

— Это, — выдыхаю я. — Сделай это еще раз…

Слова едва слетают с губ, как пальцы Винсента снова прижимаются к передней стенке. Но на этот раз его другая рука обхватывает бедро, прижимая меня к себе и тыльной стороной ладони он касается нежной кожи между лобковой костью и пупком. Надавливает.

Мои мышцы трепещут, пресс сокращается, а бедра выгибаются под руками Винсента. Но он держится стойко, как непоколебимая стена из мышц и костей.

Я прижата.

Некуда идти.

И веутри поднимается волна, угрожающая смыть меня прямо за край чего-то огромного и немного пугающего. Я хватаю Винсента за запястье, не уверенная, пытаюсь ли убрать его руку, чтобы сказать, что что-то назревает и что масштабы этого пугают, или пытаюсь прижать его ближе, потому что думаю, что действительно могу убить его, если Винсент прекратит то, что делает.

— Не сопротивляйся, — бормочет он.

— Винсент, — говорю я, и это предупреждение — или, может быть, мольба. Не могу сказать.

— Я рядом, Кендалл, — говорит он. — Кончай.

Он снова прижимается ртом к моему центру и сильно сосет.

Узел внутри затягивается и одним рывком развязывается.