Небо в алмазах - Alexandrine Younger

— Курить? — Рафалович затягивается папиросой, и с пренебрежением ежится от привкуса дешёвого табака. — Нет, не тот «Беломорчик», Леночка, — Раф выбрасывает окурок в сугроб, не слишком думая о том, что мусорить неприлично, — курить, Ёлочка, брошу…

— Вместе начнём, — Ёлка ещё не связана с этим человеком печатью в паспорте; едва отвязалась от старой. Но почему-то мысль о новом начинании вместе с этим морским волком не вызывает прежних слёз и истерик, — сразу после того, как твой усатый Михалыч разделается с сепаратными ближневосточными проблемами! — и проблему эту, Голду Смирнитскую, Чернова не переносила на дух.

— К свадьбе Лизки, помяни мое слово, скажем этой проблеме громогласное «Адьес». Михалыч, знаешь ли, за наше добро руку кому надо отгрызет, — бывшая жена вошла в разряд имён, которые Леонид без особого случая старался не упоминать. Хватило того, что Голду удалось организовать на историческую родину, чего она желала и ему. Хотя бы потому что «тебя здесь точно грохнут, хренов капиталист». — Будет вам, гражданочка, паспорт чистый, как слеза младенца!

— И каждое лето — возлежание одним местом в песке где-нибудь в Крыму, — просветлев своим ровным и более чем симпатичным лицом, ответила Ёлка, — и вина шампанские каждый вечер. Красиво жить не запретишь, сам мне об этом говорил!

— Боюсь, Ленок, что ты меня не поднимешь, с моей-то жизненной задницей, — новые конкуренты наступали на пятки Рафаловича, как и грядущий девяносто первый год. — Ладно, пойду, с пацанами переговорю. Смотри мне! Лизку курить не учи, тётка!

— Иди уже, молодежь воспитывай, Макаренко!

— Говорил же тебе, что будем ещё на свадьбе гулять, но только у бедного жениха может совершенно неожиданно для себя оказаться сразу аж две тещи! — в своем отношении к племяннице Чернова действовала, как настоящая мать, пусть родственница покойной невестки когда-то всячески этому противостояла. — Оцените масштаб бедствия, Елена Владимировна!

— Лёнечка, не волнуйся, тебе это уже не грозит! — лучистый взгляд серых глаз ещё больше теплеет, смотря вслед любимому человеку. Ёлка слишком многое прошла, чтобы просто так стоять с ним рядом, жить одной мыслью и действовать с ним в одном интересе.

— Не представляешь, как меня это радует!

Раф салютует возлюбленной своей крупной ладонью, и уходит куда-то во двор, к открытому Линкольну, загруженному пёстрыми подарочными сумками и чемоданами. И Ёлка вынуждена признать, что прогулка лишней не оказалась. Отпускает…

Вихрь мыслей о прошлом и настоящем нарушил знакомый девичий вскрик с лоджии на пятом этаже:

— Без шапки не стой, родная, — Лиза, зябко кутающаяся в шаль, переминается с ноги на ногу, стоя в проеме между комнатой и балконом, — ты каракуль свой куда дела?

— Сколько раз тебе говорить, Лизка, что у меня песец! — женщина рисует вокруг головы воображаемый предмет своего гардероба. — Писец! Вот тако-о-о-ой! Из «Березки», тебе по наследству достанется.

— Не ругайся!

— Да белый песец!

— Всё, я замерзла! Хоть рысь, не лето на дворе!

— Поднимаюсь! Чайник, давай, поставь!

— Быстрее!

Елена Чернова, делая уверенный шаг, отправилась к ребенку, которому почти двадцать, но он все ещё требует её советов и внимания…

90-й. Навстречу будущему

Павлова практически не помнит, когда Космос и Пчёла прощались со своей бесконечной клоунадой, беспечно слушая чей-то рассказ. Потому что Рафалович переиграл их в два счёта, плавно начав расспрашивать о деловой жизни в столице, и, получая дипломатичные ответы Космоса, практически сразу заруливал в сторону дел питерских. Понимая, что при Ёлке из парней не вытянуть фраз про их процветающее дело и выгодные московские знакомства, Раф искусно делал вид, что удовлетворился ответом «как семь футов под кителем», который был подобран явно для старого моряка. Идут к цели, без перебоев и вприпрыжку. Такая уверенность импонировала отставному моряку.