Небо в алмазах - Alexandrine Younger

— Кое-кто говорил мне, что мой привал на перекур будет первым! — вместо того, чтобы спорить с инопланетным созданием, свалившимся на голову ещё в далеком восемьдесят третьем году, Лиза обнимает парня, проводя холодной рукой по согнутой спине, и не спешит рассказывать, кого опять вспоминала. Но у Лизы есть Космос, и она не хочет думать о тревогах, охватывающих существо так внезапно и непрошено. — Ну… чего ты, неугомонная? Пойдем меня просвещать?

— Давай, солнце, торопись, — Лиза на сто процентов уверена, что, Космос, скорее, весь вечер будет изучать узор на её новом сарафане, чем звуки музыки, разносившиеся по концертному залу, но всё же они идут вслед за Беловым, — тем более надежды я не теряю… что все полезно.

— К напомаженным на скрипочке лабать не пойду! Ни слуха, ни голоса!

— Скажи ещё, что медведь в детстве на ухо наступил.

— Нет, пчела одна знакомая тебе укусила.

— Да не отдам я тебя ни в какие консерватории!

— Мне зрелищ всяких и без этого по жизни позарез.

— Страна же такого не выдержит!

— Ладно, пошли искать нашего интеллигента, поржём хоть…

Саша, переминаясь с ноги на ногу, дожидался зазнобу у большой лестницы, сминая в ладони краешек газеты, в которую завернул неброские астры. Парень, мысли которого денно и нощно занимали схемы, достойные главных воротил подпольного мира столицы, выглядел всклокоченным, как юный птенец, выпавший из гнезда.

Прежде Лизе приходилось видеть такого зелёного и беззащитного Сашку в далёком восемьдесят шестом году под сенью школьного вяза. Тогда Белов впервые серьезно влюбился. В девушку классической красоты и высоких моральных качеств. Чем обернулась короткая история любви друга детства, Лиза не могла вспоминать без содрогания. Как и горящие глаза Ленки, темной ночью восемьдесят восьмого, кричащие о ненависти.

— Как вспомню, к чертовой матери… — Космос и Лиза наблюдали за Сашей и Ольгой из-за угла, не спеша нарушить их уединение. А заодно и своё. — Что она пиликала как дятел, когда я на твои восемнадцать от похмелья подыхал, то всё, отпаивай боржоми.

— Да тебя от любой музыки тогда воротило.

— Я вообще против пыток!

— Гуманист нашёлся.

— Ты чего там на своем долбанном юридаке делаешь? Ворон считаешь? — Космос пытался воззвать к совести своей неугомонной бестии, используя однажды услышанный в программе «Время» аргумент. — А СССР конвенцию против пыток, меж прочим, подписал!

— И там ни слова про бухих драконов, огнедышащий ты мой!

— Таковы реалии. Ты учись, запоминай, адвокатом будешь!

— Почему не прокурором?

— Чтобы меня зашерстили, нахер?

— Типун тебе! Блин, пока языками мололи, все разбежались, где этот зал?

— Найдем! Без нас не начнут.

Лиза не могла сказать, что происходящее на сцене не давало вспомнить, что по левую сторону от неё восседают два ценителя, с завидным упорством и громким шепотом обсуждающие насущные дела, решать которые забились уже завтрашним утром. С одинаковым безразличием Павлова понимала и принимала прелесть «Времен года», разыгрываемых на скрипочке усердным высоколобым студентом, и проблемы новой подконтрольной автомойки, успевшей проесть у Космоса невидимую плешь.

О темной стороне занятий самых близких её кругу людей, заставляющей нередко выводить на стрелки помятые «девятки» и битых жизнью бойцов, Лизе приходилось догадываться самой, по обрывочным отголоскам, разносящимся из кухни почти каждый вечер.

Холмогоров боялся, что его девушка начнет разбираться в этих перепутах не хуже его самого, и поэтому оставлял для неё малую часть, увенчанную успехом, который стал сопровождать «Бригаду», действующую так, как и когда-то загадывал Кос, на четыре головы. О том, что Белый забрал бразды правления в свои руки, всегда оставляя за собой последнее слово, Кос предпочитал умалчивать, но продолжал иметь на всё своё мнение…