Грехи святого - Белла Джей

— Из всего, что ты сделал, это то, что ты хотел бы изменить?

Я пожал плечами.

— Это был единственный раз, когда я произнес слова, которые не имел в виду.

— И все же ты наговорил мне столько обидных вещей.

— Я имел в виду каждое слово, — я поправил рукава пиджака, — кроме тех, которыми я презирал тебя за две секунды до того, как ты убежала от меня.

Я был гордым человеком. Это было единственное, что объединяло нас с отцом. Гордость Руссо. Я уже сбился со счета, сколько жизней я забрал из-за действий, которые негативно отражались на гордости, пульсировавшей в моих венах. Поэтому признать, что я наговорил ей обидных вещей, которые не имели никакого значения, было маленьким жестом, крошечным проблеском той неизмеримой перемены, которую эта женщина произвела во мне. Мила была права: все изменилось.

В том числе и я.

2

МИЛА

Я не могла держать глаза открытыми. Усталость была настолько сильной, что я чувствовала ее в подошвах ног. Во время полета в Нью-Йорк я попыталась немного поспать, но мысли не давали мне отключиться и переключиться, чтобы отдохнуть.

Динамика между мной и Святым изменилась. Все изменилось. Я больше не видела человека, который хладнокровно убил Брэда. Я видела человека, который убил моего брата, чтобы спасти меня. Могущественного человека, который с радостью взял бы на себя кровь других людей, если бы это означало, что я буду в безопасности. Как вам такая ирония? Тот самый человек, который не задумываясь причинил мне вред, чтобы получить желаемое, теперь был готов калечить и убивать, лишь бы я не пострадала.

Я взглянула на него: сила, которую он излучал, практически пригвоздила меня к месту. Его уверенность была его броней, сталью, которая одновременно защищала и пугала. Марчелло Сэйнт Руссо был силой, с которой приходилось считаться, врагом, с которым не хотелось встречаться, и союзником, которому не смели перечить.

То ли он сам изменился, то ли я теперь смотрела на него совершенно по-другому, но он больше не был тем человеком, за которого я выходила замуж со слезами на глазах и страхом в сердце. Но резкая перемена не успокоила меня, потому что теперь я не знала, чего ожидать. Я верила ему, когда он говорил, что любит меня. Это было видно по его глазам, по тому, как его кристально-голубые радужки светились чем-то светлым и чистым, когда он смотрел на меня. Но тьма все еще клубилась в углах, нависшая угроза, которая могла выйти из-под тени и уничтожить все на своем пути. Именно это пугало меня больше всего: я обнимала живот, думая, не станем ли мы сопутствующим ущербом, когда тьма Святого решит, что ее достаточно долго подавляли.

— Пенни за твои мысли. — Сэйнт провел тыльной стороной ладони по моей щеке, и я закрыла глаза, наслаждаясь тем, как его прикосновение больше не заставляет меня дрожать от страха, а наоборот, трепетать от предвкушения.

— Мне просто не терпится увидеть квартиру.

Он взял меня за подбородок и заставил поднять взгляд.

— Твои глаза.

— А что с ними?

— Они как-то меняются, когда ты врешь. Цвет, он тускнеет. Теряет сияние.

— Зачем мне лгать о чем-то столь бесполезном, как мои случайные мысли?

Он прижался губами к уголку моего рта, и я затаила дыхание, приоткрыв губы.

— Потому что ты все еще не доверяешь мне. — В его голосе не было ничего, кроме хрипоты, а большой палец провел по моей нижней губе. — И теперь, когда ты носишь в своем животе моего ребенка, твои материнские инстинкты усилили это недоверие.

— Не говори глупостей. В моем сознании я беременна всего два дня. В моих мыслях нет ничего материнского.

— Тогда почему ты гладишь свой живот с тех пор, как мы сели в самолет? — Его глаза изучали меня, рассматривали каждую мою черточку. — Я все еще представляю для тебя угрозу?