Дикая любовь - М. Джеймс

Слова вырываются у меня изо рта и обрываются, когда мои зубы перебирают его нижнюю губу, а мой язык сплетается с его языком, когда я выгибаюсь на нем. Я хочу этого. Я хочу почувствовать, как он входит в меня. Я хочу почувствовать его жар, заполняющий меня, и я хочу сказать ему, подтолкнуть его к этому, но я не могу перестать целовать его достаточно долго, чтобы сказать это. Его пальцы почти до синяков обхватывают мои запястья, его бедра впиваются в меня с безумным отчаянием, когда он прижимает меня к твердому деревянному полу. Затем я чувствую, как каждый дюйм его тела становится твердым, его член становится толстым, твердым и набухшим внутри меня за мгновение до того, как его бедра вздымаются, и я чувствую, как он заливает меня горячей струей своей спермы.

Удовольствие снова захлестывает меня, электрическим током пробегая по каждому сантиметру моей кожи. Я беспомощно содрогаюсь под ним, выкрикивая его имя, когда он зарывается лицом в мою шею, а его бедра бьются о мои, его член пульсирует, когда он сильно кончает.

Долгое время мы не двигаемся. Я чувствую, как в животе завязывается узел ужаса, зная, что именно в этот момент он возвращается к себе, вспоминает, что он думает обо всем этом, что чувствует каждый раз, когда теряет контроль. Я чувствую, когда он начинает отключаться, его руки разжимаются вокруг моих запястий, когда он отступает назад, его член выскальзывает на свободу, и он отворачивается от меня.

— Господи, Елена. — Он проводит рукой по волосам, неловко вставая и натягивая штаны на бедра. — Черт, мы, наверное, устроили беспорядок…

— Я разберусь с этим. — Моя одежда в еще большем беспорядке. Я натягиваю ее на место, и в груди у меня щемит от желания, чтобы он повернулся, посмотрел на меня, дал мне хоть что-то, кроме сожаления. — Теперь мы должны арендовать дом, верно? Мы трахались в нем.

Это ужасная попытка пошутить. Он долго стоит лицом ко мне, а потом медленно поворачивается, протягивая руку, чтобы помочь мне подняться с пола.

— Если ты хочешь этот дом, мы его получим, — говорит он мне, в обычной манере. Но я хочу не только дом.

Я стою и смотрю на человека, которого люблю, на его лицо, снова ставшее безучастным, и мне хочется сказать ему, что я буду жить где угодно, если он перестанет так на меня смотреть, если у меня будет еще хоть один день, когда он сможет просто быть со мной самим собой, а не строить все стены заново, которые у него есть, после того как он их разрушил, сам того не желая. Я не хочу чувствовать, что каждый раз, когда мы вместе, я цепляюсь за каждую секунду, потому что никогда не знаю, когда у меня будет еще одна.

— Это тот самый, — тихо говорю я ему, и снова я говорю не только о доме. Я стою и смотрю, как он застегивает пуговицы на рубашке, и мне так хочется подойти к нему, что становится больно. Я хочу поцеловать его, провести руками по его волосам и сказать, как сильно я его люблю, и я проглатываю все это вместе с болью, пылающей в моей груди. Я заставляю себя улыбнуться и наблюдаю за тем, как он выпрямляется, возвращаясь к той осторожной версии себя, которую я знаю гораздо лучше, чем хочу.

— Ну тогда я позвоню риелтору. — Левин улыбается, но улыбка не достигает его глаз. — Ты должна написать Изабелле. Мы все должны сходить на ужин, чтобы отпраздновать.

— Звучит мило. — Я выхожу за ним из комнаты и тянусь за телефоном, но сердце не на месте. Мне должно хотеться праздновать, но сейчас я этого не чувствую.

Я не знаю, как сделать все это терпимым. Я не знаю, как провести остаток своей жизни, живя ради мгновений между ними, когда Левин забывает, как сильно он ненавидит себя за все, в чем себя винит. Я не знаю, как устроить жизнь для нас обоих.

Я не знаю, как любить того, кто забыл, как это делается.

14

ЛЕВИН