Дикая любовь - М. Джеймс

— Диего будет чертовски рад, — повторяет он, как будто я не говорила. — Он будет чертовски рад заполучить в свои руки обеих сестер, которые выставили его дураком. Он только об этом и говорит, как сильно он вас обеих ненавидит. Как вы сделали из него дурака. Это не то, что я бы сказал перед мужчинами, которые на меня работают… но, может быть, именно поэтому у меня нет мужчин, которые на меня работают. — Он смеется, глубокий, раскатистый смех изнутри, как будто он сказал что-то особенно смешное.

Я не смеюсь, и тупо смотрю на этого идиота, и это, похоже, выводит его из себя. Он встает и направляется ко мне, держа пистолет в одной руке. Каким-то образом, может быть потому, что я знаю, что у Диего есть на меня планы, а значит, этот человек не сможет причинить мне вреда, мне удается не вздрогнуть, когда он останавливается прямо передо мной и берет мой подбородок между мясистыми пальцами.

— Очень жаль, что он не позволяет нам ничего с вами сделать, девочки, — рычит мужчина. — Я бы показал вам, что бывает, если не смеяться над мужскими шутками. — Он поднимает пистолет, прижимая дуло к моим губам, и на этот раз я не могу не вздрогнуть, потому что ужас, охвативший меня, настолько абсолютен. Диего, возможно, приказал им не причинять мне вреда, но это не спасет меня от идиота с трясущимися пальцами. Это также не поможет мне, если я пошевелюсь и напугаю его. — Я бы заставил тебя обхватить своими прелестными губками этот пистолет и посмотреть, как хорошо ты его сосешь, — шипит он. — А потом, если твое лицо останется целым и невредимым, ты могла бы повторить это на моем члене. — Его рука скользит вниз, развратно потирая себя. — В любом случае я бы кончил в твой милый ротик.

Кажется, меня сейчас вырвет. Единственное, что удерживает меня от этого, знание того, что может случиться, если я это сделаю, и тот факт, что я понятия не имею, надолго ли я здесь застряла, и как долго я просижу здесь в собственной блевотине.

— Хьюго, какого черта ты делаешь? — Другой голос доносится из дверного проема, и на этот раз я вздрагиваю. Ничего не могу с собой поделать, и я готовлюсь к выстрелу, к забвению, которое наступит после него, особенно когда чувствую, что Хьюго тоже дергается, пистолет судорожно прижимается к моему рту.

Господи, помоги мне. Я не так хочу умереть.

— Убери это от ее гребаного лица. — Человек, который идет к нам, худее Хьюго, но в его лице чувствуется властность, которой нет у Хьюго, интеллект, которого нет у того, кто стоит передо мной. — Самолет Диего только что приземлился. Он захочет их увидеть. Давай, блядь, и не пытайся выебываться, а то я скажу ему, что поймал тебя с пистолетом у лица той, кто ему больше всех нужен.

Худой мужчина кружит вокруг меня, пока говорит, разрезая веревки, привязывающие меня к стулу.

— И ты использовал веревки, а не пластиковые стяжки на ее запястьях. Черт, мужик. Надеюсь, у нее не будет ожогов…

— Она только что проснулась, — защищается Хьюго. — У нее не было времени бороться.

Худой мужчина не обращает на него внимания, поднимает меня со стула и разглядывает отстраненно, без той развратности, что была на лице Хьюго. Он задирает рукава моей футболки, осматривает руки, поднимает подол, проверяет бедра на наличие следов, и все это с клинической отстраненностью, которая говорит мне о том, что он больше беспокоится о том, что Диего разозлится, чем о том, что он может испытывать ко мне влечение.

— Иди забери другую, — огрызается он на Хьюго. — Я с ней разберусь.

И с этими словами меня выводят из комнаты.