Завтра будет солнце - Лука Бьянкини (2008)

Кто заставил променять ее Лондон на Милан? Я, блин, это был я. После получения диплома в католическом университете она проходила годовую практику в Великобритании, в штаб-квартире аукциона «Сотби», куда ее пристроил отец. Так она проработала полгода на Нью-Бонд-стрит, а потом я начал наседать, чтобы она вернулась, так что она в конце концов перевелась в филиал на улицу Бродджи. Анита выполняла работу, на мой взгляд, скучнейшую — впрочем, не веселее моей жизни — оценивала картины, которые должны были выставляться на аукцион: фиксировала размеры, определяла состояние, писала экспертное заключение, которое потом помещалось в каталоге. Каждый раз, приходя к нам домой, она рассматривала эскизы Фонтана, как если бы должна была составить официальный релиз. Н-да. Как же она могла оставить меня из-за кокса?

Возможно, я недооценил серьезность ситуации, как и в большинстве случаев. Как-то раз мой друг Джанмария спалил меня в постели со своей девушкой. Нас колбасило от экстази и кокса, и мы там больше кувыркались, нежели действительно занимались сексом, тем более что когда я раскумарюсь, мне это дело вообще по фигу. Так вот, едва Джанмария нас увидел, так помчался в ванную и там проблевался на славу, а с тех пор вовсе перестал со мной разговаривать. В конце-то концов, у меня был день рождения, мне исполнилось двадцать два года, и я имел право оттянуться круче остальных. Более того, я сослужил другу добрую службу, открыв ему глаза на то, что его телка была всего лишь жадной давалкой, типичной девочкой категории «иметь», готовой растопыриться в любом месте, где пахло деньгами.

Что касается Аниты, то мои бесчисленные хождения по другим девицам ее как-то не цепляли. Она делала вид, что ничего не произошло, когда я грохнулся у всех на виду во время Бала Розы. Она совершенно спокойно перенесла мою придурь во время празднования еврейской пасхи у нее дома. Анита весьма привязана к своей религии, и я, в знак любви и духовной близости, испросил у нее позволения присутствовать на семейном ужине, в компании многочисленных бабушек, дедушек, троюродных теток и прочих удивительных предков. Мне казалось, что это будет весьма полезно для меня, а кроме того, учтивым поступком в отношении семьи, которая относилась ко мне крайне предвзято, особенно ее сестра Джиневра. Вся семья Аниты традиционно собирается в пасхальный вечер за столом в большой столовой — они называют ее «зал Уорхолла» — и читают по очереди эту священную еврейскую книгу, забыл, как она называется, не то Кошер, не то Каббала. В общем, в этом семейном чтении должен был принять участие и я. Бабушка Аниты решила, что Писание они будут читать на иврите, и этот ход стал для меня роковым. Может, из-за двух порций водки, которые я с трудом заглотил, может, из-за бурной вечеринки накануне, но, когда до меня дошла очередь читать, я спал, упершись башкой в стол. О, мне трудно передать мое смущение, и смущение окружающих! Меня лишь участливо спросили:

«Ой, Леонардо, сколько же ты выпил?»

Мне пришлось прошерстить весь свой репертуар, на манер Гарибальди, чтобы пробить несокрушимые оборонительные рубежи Аниты. Вот какая это была девушка, Анита. Девушка, которая продолжала почему-то любить меня беззаветно, даже когда я заслуживал плевков и пощечин.

Я не умею любить. Я суечусь, ору, обманываюсь сам и обманываю других, как обычно, бестолково и непоследовательно. Я — дикарь с дипломом Боккони.

Вот о чем я размышлял, паля сигарету за сигаретой. Потом я перечитал письмо, прислонившись к машине, а «Стоунз» пели She’s my little rock and roll.