Седьмая вода - Галина Чередий, Алена Нефедова

— Послушайте, мужчины, — решаю я выступить в роли миротворца. — Ну, все же хорошо.

— Вот это ты называешь хорошо? — разводит Арсений руки, указывая на окружающий бардак.

— Да это тут при чем! — не сдержавшись, повышаю я голос. — Это случайность!

— Да при всем, Василиса! Ты даже не представляешь, сколько возможно проблем наплодила, отняв у меня любую возможность все хоть как-то контролировать!

— Контролировать! И как ты, собственно, намеревался это делать, находясь без сознания?

— Не важно! Как-то смог бы!

Так, а вот теперь и я вскипела.

— Знаешь, что… ты такой… черта с два ты изменился! — мой голос срывается, а горло перехватывает от подступающих гневных слез. — Я переживала, старалась, так хотела сделать для тебя что-то. Лесю, вон, получается, подставила… А-а-а! К черту!

В отчаянии взмахнув руками, я бросаюсь в сторону калитки, просто не желая видеть Арсения прямо сейчас, потому как очень хочется стукнуть его. И пусть в данный момент их с Шоном взгляд на ситуацию кажется более логичным, но сейчас — это не тогда. А сутки назад поступить именно так казалось мне абсолютно правильным, и не понимаю, за что я должна оправдываться, если все же нормально. И тут я налетаю на деда Мишу, входящего во двор со стопкой ящиков, заполненных рассадой.

— Так, что за шум, а драки нет?

Похоже, за нашими пререканиями мы совершенно не заметили возвращения хозяев. Закусив губу, я отступаю, позволяя ему увидеть царящий вокруг бардак. Ну вот, похоже, наша трагедия вошла в финальную фазу.

— Эт-т-то шо тут творится, а? Эт-т-то хто тут… От твою ж дивизию!

Дед Миша медленно опускает ящики на выложенную диким камнем терраску, так же медленно обводит взглядом двор, не задерживаясь на наших с Сеней лицах, бросает взгляд на хоздвор и, наконец, зычно гаркает:

— Майка, подлюка, на цепь посажу, злыдню дубоголовую! От же курва рогатая! Ты шо ж натворила, га?

Из сарайки раздается нестройный хор словно оправдывающегося блеяния.

— Дядь Миш, мы… мы все исправим, мы новые купим и посадим, — торопливо глотая слова и прижимая руки к груди, оправдываюсь я.

— Погодь, Ась, не дрындычи, ты то тут при чем?

— Папуль, ее Васей зовут, — вклинивается Леся.

— Сеня, ты как ее пропустил-то, а? — кручинится дед Миша, оглаживая сломанные ветки тонкого деревца.

— Дядь Миш, я…

— Дядь Миш, это я его отвлекла. Он сидел, сторожил, глаз не спускал. А тут я проснулась, вышла и…

— Вась, прекрати…

— Так, ладно, — взмахивает рукой дед Миша, обрывая наши неловкие лепетания. — Пока мать в городе осталась в паликмахерской, мы тут приберемся и что можно — порешаем. А теперь рассказывайте, чего это вы тут так вопили до моего приезда.

— Пап, да нормально все, разговаривали просто, — опять вставляет свои пару слов Леся.

— Ну да, ну да. Это поэтому вы мне тут чертей поминаете? А ну, быстро собрались все и в дом пошли. Солнышко мое где?

— На горке, с Чулькой гуляет, боярышник маме собирает.

— Добро. Пущай погуляет. Марш все в хату.

Гуськом мы тянемся в дом за хозяином. Леся споро выставляет на стол чашки, блюдца, снимает полотенце с огромной миски, доверху наполненной пирожками, Шон включает чайник, достает с полки сахарницу, железные банки с чаем и кофе, пока дед Миша устраивается за торцом огромного дубового стола.