Седьмая вода - Галина Чередий, Алена Нефедова

— Васенька, мы справимся, — пробормотал мужчина, может, даже больше себе, нежели мне. — Нас вон сколько. Что нам эта болячка. Тфу!

Так мы и стояли какое-то время, достигая оба некоего возможного сейчас покоя.

— Васенька, я пойду поговорю с лечащим. Он дежурит сегодня. Ты со мной или к парням пойдешь?

Секунду я подумала, что, может, стоит уже пойти и посмотреть, как там Арсений и Кирилл, но потом решила — какого черта! Взрослые мужики, пусть делают, что хотят! У меня и без них проблем хватает.

— С вами.

Едва мы успели войти в ординаторскую и поздороваться, следом в наши спины буквально влетела молодая медсестра.

— Там… драка, — запыхавшись, выдохнула она.

Я вскипела мгновенно. Ну, все, братец, тебе, черт возьми, конец!

Я хотела рвануть разбираться, но дядя Максим схватил за локоть так резко, что меня на месте развернуло.

— Стоять! — громыхнул он своим властным голосом так, что заполошная медсестричка аж шарахнулась от нас. — Отставить лезть в мужские разборки!

Я сначала оторопела, а потом снова озлилась аж до красной пелены перед глазами.

— Да как вы… Почему?! — сформулировать внятную речь, пока мозг во власти гнева, не выходило.

— Потому что пусть случается, что должно! — уже мягче, но все так же настойчиво ответил мужчина.

— Вы что, не понимаете? Он же Кирилла по стенке размажет!

Перед глазами встало искаженное бешенством лицо Арсения и то, как он совершенно остервенело наносит удар за ударом, глядя на противника совершенно белыми от гнева глазами.

— А вот это ты или сильно льстишь Сеньке или недооцениваешь своего друга, — без тени насмешки возразил дядя Максим.

— Это все потому, что он ваш сын? Поэтому ему все можно? — я почти сорвалась в истерику и разумом понимала, что говорю то, о чем пожалею, но слов уже не остановишь.

— Василиса, я понимаю, ты сейчас нервничаешь. Но повода так думать я, вроде, никогда не подавал! — укор в тоне мужчины был очень сдержанным, но не почувствовать и не устыдиться я не могла.

— Я… Просто… Вам не понять, — я отмахнулась, смиряясь с тем, что сказать можно так много, но на самом деле особо нечего. Гнев и обида кипят, а толку? В чем передо мной виноват дядя Максим? В том, что привез с собой человека, который стал моим наваждением и наказанием? Но у него был разве другой вариант? И разве, приведя в мою жизнь это затяжное несчастье по имени Арсений, не он в тоже время вернул к жизни маму и окружил ее трепетной заботой, защитил от всех невзгод, стал опорой. И это сто раз перевешивало все мои претензии к его сыну. И самое странное, что с моего возвращения домой, с каждой вспышкой гнева на Арсения собственные чувства и переживания, связанные с прошлым, становились все сумбурней и смазанней, что ли. Так, словно четкие линии и яркие краски в картине прежних событий выгорали, и вот уже невозможно выделить в их сплошной череде ничего остро цепляющего, по-настоящему болезненного. Нет, у меня не началась прогрессирующая амнезия. Просто на старый, выцветший холст будто начинали накладываться свежие краски новых эмоций и событий, постепенно скрывая от меня все предыдущее. Как и все чаще всплывал вопрос. Не происходило ли все так только потому, что я сама позволила всему катиться именно по этим рельсам? Может, и тогда все могло быть по-другому, но я не стремилась ничего взять в свои руки и только делала, что убегала и принимала чужие правила.

Максим Григорьевич мягко подтолкнул меня в коридор и тихо закрыл дверь в ординаторскую, отрезая нас от взглядов медперсонала, с удивлением взирающего на семейную сцену.