Агония - Оксана Сергеева (2018)

— Мама, перестань. Я все понимаю… — Крепко стиснув материнскую руку, Вадим прижал ее к губам и долго сидел, не двигаясь и не говоря ни слова. Ждал, пока высохнут слезы у матери и успокоится нервная суета.

Наконец она глубоко вздохнула, отерла щеку свободной ладонью и улыбнулась:

— Все хорошо…

— Мама, прости меня. Мы правда с тобой давно не разговаривали, откровенно и по душам, и в этом только моя вина. Нам надо чаще говорить друг с другом, но жизнь какая-то стремительная пошла. То времени нет, то желания, то еще чего-нибудь…

— То ты просто думаешь, что мама читает твои мысли.

Вадим усмехнулся:

— Да, иногда я так думаю.

— Правильно думаешь, — сиплым, еще неровным голосом сказала Ангелина Дмитриевна, — иногда я их читаю, но в основном, прости сынок, твоя мама далеко не телепат. Даже близко не телепат. Мама, не лезь не в свое дело, мама не говори ничего! Нет, мама поговори с ним сама! — процитировала дочь. — Я уже не знаю, что делать и как лучше. Уже не знаю, с какой стороны к собственному ребенку подойти, чтобы ему жить не мешать.

— Давай все-таки кофейку выпьем? — на этот раз сам предложил Вадим.

Мать без слов поднялась с дивана, но руки сына не отпустила, так и пошла на кухню, крепко вцепившись в нее. Будто боялась, что, если отпустит, разорвет только-только установившееся понимание, и они не договорят.

На кухне она стянула с него пиджак. Встряхнув, повесила его на спинку стула. Похлопала дверцами шкафчиков, ища коньяк.

— Мама, мы вроде собирались выпить кофе, — напомнил Вадим, увидев в ее руках початую бутылку.

— У каждого свой рецепт кофе.

— Я за рулем.

— На этот случай у нас есть трезвый водитель.

— Тогда давай без кофе.

— Поддерживаю. Может, ты голоден? Поужинаешь? У меня все готово, — засуетилась, выставляя на стол коньячные бокалы.

— Нет, я не голоден. Сядь, не суетись.

Ангелина Дмитриевна послушно опустилась на стул и взяла в руки свой бокал.

Сосредоточив взгляд на темной жидкости, она коротко вздохнула для каких-то слов, но потом махнула рукой:

— Давай так. Вот договорим, тогда и найдется повод выпить. — Глотнув, скривилась: — Господи, как эту гадость еще смакуют? Что там смаковать?

Вадим собрался встать, чтобы подать матери конфеты. У нее дома всегда есть конфеты — лежат во втором шкафу слева.

— Нет-нет, не надо, — остановила его, сжав запястье. — Все хорошо. О чем мы говорили?

— Света и сынок.

— Света и сынок… Света всегда была спокойнее, с ней не было проблем. Она рассудительная с детства: семь раз отмерит, один раз отрежет. Это точно про нее. Потому все мои мысли про тебя, все переживания за тебя… понимаешь?

Вадим кивнул.

— Да ни черта ты не понимаешь, — снисходительно вздохнула мать. — Вот свой ребенок появится — все поймешь. Тогда ты и мать поймешь, и отца, когда за каждый чих своего чада любимого трястись будешь.

— Я понимаю, мама. Конечно, понимаю. Родители хотят для детей лучшего. Вы с отцом тоже хотите для нас самого лучшего, и у вас даже по этому поводу есть конкретные представления. Но я же проживаю свою жизнь. Что хорошо для вас, может быть не очень хорошо для меня.

— Вот именно. Это дети живут своей жизнью, а родители живут жизнью детей. У нас в семье так, и мы ничего не можем с этим поделать. И не хотим, и не будем. Твой промах — мой промах. Твоя ошибка — моя ошибка. Значит, я виновата. Что-то упустила. Не научила, не объяснила, не подсказала, не донесла… Понимаешь?

— Понимаю.

— Я так думаю. Так искренне считаю и по-другому думать не собираюсь. Да, я буду лезть в жизнь моего сына, потому что у меня один единственный сын. И запасного нет! Поэтому меня волнует, с кем ты дружишь, с кем встречаешься, как живешь и чем занимаешься! Вот не будет меня, будешь жить сам по себе, весь из себя независимый! А пока я жива и здорова, терпи! — рубанула перед собой воздух.