Глава 17

Пятиться больше некуда, спина упёрлась в стену! Последнее, что могу сделать – это вытянуть вперёд руки, выставить ладони в упреждающем жесте, но это жалкое сопротивление! Понимаю, что проиграла! Загнана в угол, как дичь, обречённая на погибель. Мой палач не спешит, медлит перед решающим шагом, которого я так жду. Делает его, и мои протестующие ладони упираются ему в грудь,

- Не надо!

- Надо, необходимо! Иначе оба сдохнем…

И всё, я пропадаю. Он горячий! Мои ледяные пальцы уже почувствовали его тепло, мой нос снова пошёл за запахом его тела, мой организм отправился проторённой тропой предательства и неповиновения. Язык ещё пытается бороться, выдавая жалкое,

- Нет! – жалкое, потому что голос ему не помощник. Враг безразличен к моим мольбам. Он просовывает руки между моей спиной и стеной и забирает в плен, окончательно лишая свободы.

Теперь мои упёртые кисти, стиснутые между им и мною, только мешают, я силюсь убрать их, и он, угадав мою попытку, на секунду расслабляет оковы, чтобы, когда я справлюсь со своими конечностями, прижаться ещё теснее. На моё повторяющееся, писклявое, срывающееся, шепчущее, молящее,

- Нет, нет, нет… - он отвечает категорическим и безапелляционным,

- Да! – и затыкает уверенным, господствующим, самоутверждающимся мужским поцелуем. Не сомневается и не пробует мои губы вопросительно, наоборот, по хозяйки расталкивает их языком, прорываясь дальше, и я впускаю, теряя ещё один рубеж хлипкой обороны.

В голове мутится, еле держусь на ногах. Хорошо, что сзади стена, а руки Стрельцова крепко удерживают моё обмякшее тело. Я уже не в силах соображать и сопротивляться, поэтому, когда чувствую, как на пояснице начинает гармошкой собираться мой шёлковый халатик с ночнушкой в его кулаке, это всего лишь констатация факта, а не призыв к сопротивлению.

А обнаглевший враг, не отпускающий меня ни на минуту, идёт дальше: сгребает лёгкую свободную одёжку пригоршней, и одним рывком стаскивает через голову! Из всей защиты остались только эфемерные кружевные трусики.

Тело ломит от стыда и желания одновременно, мозг силится пробиться сквозь туман вожделения, сигналя, что я уже на краю бездны, но тело в своих желаниях сильней. Оно жаждет близости, жаждет получить наркотик, однажды уже попавший в кровь. Руки сами хватаются за ворот его рубашки, и если бы не кнопки вместо пуговиц, то гулять бы ему потом с голым пузом.

Игорь помогает мне, сбрасывая рубашку и пиджак одновременно, я на миг получаю свободу, шальная мысль: выскользнуть из угла, толкает на побег, но успеваю сделать лишь нелепую попытку, считанную с моего мозга ещё раньше, чем воплощаю!

Получаю за это новую порцию наказания. Он легко схватывает мои запястья и подняв над головой, намертво пригвождает к стене. Я, как бабочка, распятая энтомологом для засушивания, не могу сдвинуться, только шиплю разъярённой кошкой в его горячие жестоко-самоуверенные губы. Он уже не зол, он насмешлив, а глаза горят азартом предчувствия победы!

Игорь легко собирает мои запястья в одну руку, второй медленно и нагло опускается по щеке к шее, ключице, груди. Там останавливается и чувствительно сжимает её в ладони, я уже судорожно извиваюсь и вцепляюсь зубами в его нижнюю губу, а он неумолимо продвигается по моему телу вниз. Он голоден! Пожирает мой рот, тяжело дыша, успевая шумно втягивать носом воздух. Прошедшись по обнажённому, до мурашек чувствительному животу, задержавшись внизу возле края трусиков, отчего я забываю дышать, останавливается, возвращает руку наверх. И наконец, со звериным рыком, вбивает меня в стену своим твёрдым телом, камнем, по которому не трудно понять, насколько оно возбуждено.

Догадываюсь, что господствовать и терпеть ему уже невмоготу, и мне невмоготу, мы уже в полушаге! Но он теряет контроль быстрее! Это шанс!