Под рябиной - Эдна Барресс (1995)

Глава 1

Мы падали в море. Я знала это наверняка, с безнадежной определенностью. Почему не достают спасательные жилеты? Почему никто ничего не объявляет? Куда исчезла стюардесса?

Я повернулась к окну и стала смотреть сквозь тьму на слабый свет сигнальных огней под крылом самолета. Казалось, мы застыли в воздухе. Так не должно быть. Я оглянулась на остальных пассажиров: чужие люди, затерявшиеся в своих мыслях, отгороженные от меня обволакивающим ядовитым свистом давления и зловещим сумраком салона. Я никогда раньше не летала самолетом. Мне было всего двадцать два года. Вдруг грустная и горькая мысль обожгла мозг — мне суждено погибнуть в черных глубинах Эгейского моря.

Я всматривалась в монотонную черноту. Конечно же, мы не приземлялись — где же тогда наземные огни аэропорта? Дома, в Англии, я жила близко от аэропорта Хитроу, и мне был хорошо знаком ярко горящий сценарий огней, и сейчас они должны были бы сиять под нами.

Кошмар продолжался, пока нас медленно сносило все ниже и ниже. Я представила, как в матовом свете раннего утра в фойе сонно-спокойного отеля мой отец ждет туристический автобус, чтобы отвезти меня на виллу, где нас будет ожидать Мхэр. Мне слышалось, как резкий телефонный звонок вдруг разрывает тишину, я видела, как широко раскрываются глаза сонного швейцара: «Рейс 311. В море! Не может быть!»

Все это он, конечно же, скажет по-гречески. Или, вернее, по-критски; ведь это тоже греческий… Небольшая тряска, толчки, и, не веря своим глазам, я смотрела в иллюминатор на два тусклых ряда «кошачьих глаз», только которые и являлись выражением любезности и гостеприимства аэропорта при приеме ночных рейсов.

После первоначального чувства облегчения началась обратная реакция: обида и злость, что никто не предупредил меня о долгой посадке, пригвоздившей меня к месту. По своей наивности я представила, что пилот направил самолет на взлетную полосу, но снова взмыл вверх.

В жаркой ночи Средиземноморья я брела по гудронированной дорожке на свет низких построек. Так вот как пахла жара: особый резкий прокисший запах, благоухание разомлевших тел, незнакомая растительность, буйно стремящаяся ввысь из пропитанной солнцем земли.

Очередь на паспортный контроль постепенно продвигалась вперед. Крепко зажав в кулаке паспорт, таможенную декларацию, я наблюдала, как два таможенника внимательно изучали, штамповали и возвращали документы. Критские мужчины не любят улыбаться, и уж, конечно же, не стоит ожидать улыбку на лице небритого таможенного офицера в три часа утра. И все-таки я с надеждой улыбнулась моему таможеннику, протянув маленькую черную папку. Когда он поднял на меня глаза, совершенно равнодушные, возникло странное чувство, что в его прямом, но безразличном взгляде было предупреждение.

Очень странно, потому что фактически я уже покинула место, где должна была встретиться лицом к лицу с ужасом, хотя полагаю, что именно мое путешествие на Крит явилось началом всего. Если бы я не приняла приглашение отца и Мхэр, то никогда бы мне не встретиться с Рикки.

Я сидела в туристическом автобусе, и мы неслись на головокружительной скорости по какой-то поверхности, которая в темноте выглядела, как круто изгибающаяся прибрежная дорога. Веселая болтовня гида соловьиной трелью разливалась вокруг меня, и приятно было ощущать, что ты совсем не относишься к этой толпе. Отец и Мхэр приехали сюда две недели назад и жили на вилле, предоставленные сами себе. Они уже все обследовали, все осмотрели. Я нахмурилась: вдруг сейчас, когда конец моего путешествия был близок, чувство неудобства накатило на меня.

Я встречалась с Мхэр и раньше, но всего дважды и очень коротко. Первый раз во время одного из моих регулярных посещений «пещеры» отца в юго-восточном районе города.