Новый Орлеан - Клейтон Мэтьюз

Крошечное личико все в морщинах, и только пронзительные темные глаза горели жизнью. Эстелл затруднилась бы угадать ее возраст. Колдунье могло быть и пятьдесят, и все семьдесят.

— Я Мама Селестайн, — величественно объявила она. — Хотишь узнать свой судьба?

— Будущее, Мама Селестайн, — робко попросила ее Эстелл. — Точнее, будущее моего мужа.

Мама Селестайн поставила корзину на пол, из нее послышалось громкое кудахтанье, и Эстелл инстинктивно откатила кресло подальше Мама Селестайн протянула руку. Несколько секунд Эстелл недоуменно таращилась на раскрытую ладонь, потом до нее дошло. Она торопливо сунула колдунье несколько смятых банкнот, все, что сумела скопить за несколько последних месяцев.

Мама Селестайн тщательно пересчитала деньги, шевеля при этом губами и тщательно изучая и разглаживая каждую бумажку. Наконец она удовлетворенно кивнула головой и спрятала банкноты где-то в складках своего платья.

— Рука, давать свой рука, — распорядилась она.

Эстелл вытянула руку, и колдунья принялась внимательно рассматривать ее ладонь.

— Вижу линяя проклятия. На твоя жизнь висит проклятие.

Эстелл почувствовала, как ее охватывает холодный озноб.

— Линия проклятия? Но что это значит?

Вопрос ее Мама Селестайн пропустила мимо ушей и потребовала:

— А твоя муж, фото, фото твоя муж есть?

— Да, минуточку.

Эстелл покатила кресло в спальню и взяла там со своего туалетного столика фотографию Френа в рамке. Вернувшись в гостиную. Мамы Селестайн она там, однако, не обнаружила. У нее мелькнула мысль, что колдунья просто сбежала с ее деньгами. Потом из кухни донеслось отчаянное кудахтанье. Эстелл покатила в кухню.

Мама Селестайн, у ног которой стояла открытая корзина, держала над раковиной курицу с отвернутой головой Из разорванной шеи в раковину обильно текла кровь.

Вида крови Эстелл не переносила. Борясь с поднимающейся к горлу тошнотой, она сердито поинтересовалась:

— Чем это вы тут занимаетесь?

Мама Селестайн оглянулась через плечо.

— Чтобы узнать судьба твоя муж, нужны куриные потроха.

Она выдвинула ящик кухонного стола и принялась шарить там в поисках ножа. Нащупав разделочный нож, она положила курицу в раковину и стала хладнокровно ее потрошить.

Эстелл, бешено вращая колеса кресла, опрометью выехала прочь из кухни. Она закурила сигарету и несколько раз глубоко затянулась, убеждая себя, что сейчас самое неподходящее время позволить себе упасть в обморок.

Через некоторое время Мама Селестайн позвала ее из кухни:

— Твоя иди сюда?

Эстелл вернулась на кухню. Колдунья расстелила на кухонном столе полотенце и разбросала по нему куриные потроха. Окровавленные останки курицы по-прежнему лежали в раковине. Мама Селестайн нетерпеливо махнула рукой, и Эстелл передала ей фотографию Френа. Колдунья уселась на стул, поставила перед собой фотографию и стала пристально в нее вглядываться. Эстелл старалась держаться подальше и не смотреть на лежащее на полотенце отвратительное месиво. Чтобы прервать гнетущее молчание, она спросила:

— Донни сказал, что вы… жрица вуду?

— Мамбо, — не оборачиваясь, обронила Мама Селестайн.

— Мамбо? — не поняла Эстелл.

— Женщина, которая вуду, называть мамбо. — Мама Селестайн ткнула длинным пальцем в куриные потроха. — Сегодня плохо для узнавать судьбу твоя муж.

— Но почему? — ощутив укол разочарования, недоверчиво поинтересовалась Эстелл.

— Понедельник, вторник и четверг женская день.

Среда, пятница и суббота мужская день. — Мама Селестайн поворошила пальцем в куриных потрохах, поглядывая на фотографию Френа и бормоча что-то нечленораздельное себе под нос. — Твоя что хотеть узнать о твоя муж?