Мирное время - Ольга Куранова (2020)

К тому же у него было роскошное тело: мощные плечи, узкие бедра, пресс как бронепластина, большие ладони и отличная кожа. Вернер был наглядным доказательством того, что берлинские ученые-евгеники не зря ели свой хлеб.

Главная проблема заключалась в симбионте – ему тоже понравился Вернер. Симбионт распробовал его эмоции и хотел еще – в идеале со своей любимой приправой из насилия, возбуждения и боли. Он хотел Вернера в единственной доступной для жадной твари форме – хотел обладать, трахать, полностью подчинить себе. Хотел пить его удовольствие и его беспомощность.

Хоть и редко, но такое случалось – не с Йеннер, но она о подобном слышала. Симбионты иногда цеплялись за конкретных людей, фиксировались на их эмоциях и заставляли фиксироваться носителей.

Йеннер честно собиралась соблюдать дистанцию. После первой встречи они с Вернером не виделись неделю. И всю эту неделю Йеннер безуспешно пыталась поднять рухнувший синхрон хотя бы до восьмидесяти.

А потом у нее сломался кухонный модуль.

Модуль был старым – Йеннер привезла его еще с Ламии, из дома матери – и постоянно путал рецепты, а порой и вовсе выдавал нечто не вполне съедобное. Но он был ей дорог и он ей нравился именно таким – напоминанием о временах до войны, до симбионта, до Карательного Корпуса и всей той грязи, которая была с ними связана.

К сожалению, модуль дышал на ладан, еще когда Йеннер только приехала на RG-18, и за три года ломался пятнадцать раз. В конце концов, он заглох окончательно и просто перестал включаться.

Как обычно Йеннер отправила запрос в ремонтный блок. О Вернере в тот момент она даже не думала – механиком в ее жилом секторе был Ларри, и он ненавидел кухонный модуль со всей страстью человека, который чинил «проклятую рухлядь» пятнадцать раз.

Йеннер в принципе не удивилась бы, если бы ее запрос отклонили, но подтверждение пришло через одиннадцать секунд.

А через тридцать минут Вернер уже стоял перед ее дверью – гладко выбритый, в новом ремонтном комбинезоне и широко улыбался. Кончики волос были еще влажными после душа.

Симбионт был очень рад. Он впитывал предвкушение и самодовольство Вернера и норовил потянуться плетьми.

Йеннер спросила единственное, что в тот момент пришло ей в голову:

– Что вы здесь делаете?

– Пришел чинить ваш кухонный модуль, – как ни в чем не бывало ответил он. – Вы же отправили запрос.

– Вы работаете в другом блоке.

– Перевелся, – он широко улыбнулся и демонстративно привалился к притолоке двери. Ощущение самодовольства усилилось.

– Кто вас перевел и на каком основании?

– Я сам себя перевел, я же старший механик. Как там это называется... а, точно: в целях лучшего распределения персонала.

Йеннер встала в дверях, загораживая ему проход:

– Ларри меня устраивал.

– Он пятнадцать раз чинил ваш модуль. И не починил.

Ситуация снова напоминала ей завязку для порнофильма.

– Так вам нужен механик или нет? – спросил Вернер, хотя и сам прекрасно знал ответ. В общем-то, Йеннер догадывалась, почему он так себя вел: и почему с любопытством заглядывал в корсет, и почему лучился предвкушением.

– Вы зря надеетесь, Вернер. Я не сплю со всеми подряд. Слухи о ламианках врут. Так что давайте упростим: нет.

На самом деле, слухи не врали – симбионты любили секс, и любили смаковать возбуждение как партнера, так и носителя. Большинство ламианок не отличалось разборчивостью в связях и с готовностью раздвигали ноги перед первым встречным. Но у них и не было боевого симбионта.

Центральный нервный узел боевого симбионта находился в матке и частично на стенках влагалища, и даже саму идею традиционного секса паразит воспринимал как опасное покушение на собственную территорию.

Боевой симбионт полностью переиначивал либидо. Если носительнице хотелось – ей хотелось трахать других плетьми, а не раздвигать ноги. Желательно трахать как можно жестче.