Мы начинаем в конце - Крис Уитакер (2021)

Ладилось у нее и в школе. Отметки были вполне приличные. Дачесс увлеклась индейцами и первыми поселенцами, писала о них реферат; те и другие оживали на страницах. Однажды утром, после ночного снегопада, она сфотографировала двор и поле из окна спальни и отправила снимок Уоку. Каждую субботу Хэл брал ее с собой в город. Они закупали провизию и шли пить какао с пончиками. Почти всегда в кондитерской Черри заставали Долли. Подсаживались к ней за столик, разговаривали. Биллу день ото дня делалось хуже. По фарфоровому лицу Долли начали змеиться морщинки; за брюзжанием по поводу собственной внешности она прятала полное осознание, что скоро станет вдовой.

Хэл свозил их с Робином на озеро Хэмби, глубиной не уступающее океану. Лодка, взятая напрокат, скользила по тишайшей водной глади, и они трое, каждый с удочкой, отражались в озере четко, как в хрустальном зеркале. Вскоре солнце прогрело воздух, и разгулялся день, по великолепию максимально приближенный к той грани, заступать мечтами за которую Дачесс себе не позволяла. Робин поймал увесистую радужную форель, но слезами умолил Хэла выпустить ее.

Томас Ноубл все чаще поднимал тему зимнего бала. Дачесс иногда просто бросала «заткнись», иногда говорила, что у него в планах подлить виски ей в пунш и надругаться над ее бесчувственным телом. Обзывала его сексуальным хищником, он же только чесал в затылке да натягивал шарф повыше на нос.

В первый день зимы Томас привез ей засушенные колокольчики — те самые, выдранные вместо сорняков. Надо же, сохранил, подумала Дачесс. Разумеется, колокольчики имели вид самый жалкий, но Дачесс была тронута жестом как таковым. Тем более что Томас целых четыре мили катил по хайвею, а потом лез по их нечищеной подъездной дорожке. К тому времени как он добрался до дома, окоченевшие конечности и нос начали терять чувствительность, а сознание затуманилось. Хэл усадил Томаса у камина и не позволял встать, пока тот не оттает.

— Танцевать я с тобой не буду, — заявила Дачесс. Они оба глядели на огонь. — Не говоря об объятиях и поцелуях. Я даже за здоровую руку тебя не возьму. Да что там — я, может, за весь вечер тебе и пары слов не скажу.

— О-ке-ке-кей, — простукал зубами Томас.

Хэл с Робином были в смежной комнате. Через открытую дверь Дачесс заметила, что оба осклабились, и показала им средний палец.

В следующее воскресенье, после проповеди, Хэл повез их в Брайерстоун. Тамошний торговый центр представлял собой ряд из десяти магазинов, втиснутых между закусочной «Сабвей» и конторой, выдающей микрозаймы. Женская одежда продавалась под вывеской «У Келли». Дачесс вихрем пролетела по рядам, увешанным полиэстеровой дрянью, выдернула «плечики» с платьем в блестках, посмотрела на свет, обнаружила не менее пяти «проплешин» и объявила:

— Прямо как в Париже.

Хэл обратил ее внимание на желтое платье; она осведомилась, что он вообще смыслит в моде. Указала на его ботинки, на линялые джинсы, на клетчатую рубаху и шляпу; подытожила: «Пугало ты огородное».

Они трижды обошли торговый зал. Робин хватал «плечики» то с одним, то с другим вульгарным платьем; довольный, тащил к Дачесс и мчался обратно, услыхав от нее вопрос: ему и правда хочется, чтобы родная сестра выглядела как проститутка середины восьмидесятых?

Сама Келли — на «платформах», с прической «улей», добрых двадцать фунтов жиру замаскированы широким поясом — собралась было помочь, выплыла в торговый зал, но вовремя угадала настрой покупателей и ретировалась к кассе. Хэл улыбнулся ей, она расцвела ответной сочувственной улыбкой.

Шляпа обнаружилась на дальней полке — Дачесс так и застыла перед ней. Решилась, протянула руку, взяла, нахлобучила. Сразу засосало под ложечкой; пришел на ум Билли Блю Рэдли, ее легендарный предок. Вот она только примерила шляпу — а родство с Билли в разы ощутимее.