Аргентинец - Эльвира Барякина (2011)

Ночевали на полу в хатах, нередко брошенных. Саблин ложился последним: прежде надо было обойти лошадей, проверить, что железо вынуто изо рта, что подпруги отпущены, что есть сено. Через два часа опять встать, убедиться, что кони напоены. Доверять никому нельзя — люди отупели от усталости: скажут: «Слушаюсь» — и не исполнят. Только Фея помогала: если надо, таскала воду; если требовалось, торговалась с казáчками из-за фуража:

— Мне требуется сено и ячмень для лазарета.

— Нема ячменя.

— Слушай, я заплачу деньгами. Если откажешь, найду фураж и ничего не дам. А красные все равно его отберут.

На Саблина Фея ворчала:

— Все о лошадях заботитесь, а о себе не помните. Если конь падет, я другого разыщу — хоть из-под земли достану. А где нам второго доктора найти? Идите спать немедленно!

Даже утром, когда все собирались, она отгоняла от него санитаров.

— Сами все делайте! — доносилось сквозь сон до Варфоломея Ивановича. — Дайте человеку хоть минутку полежать.

2

После сдачи Екатеринодара будто бы наступила передышка. Большевики поотстали: Кубань разлилась, а все мосты через нее были взорваны. Идти стало много легче: лазарет обогнали калмыки со своими стадами, и овцы так утоптали грязь, что она превратилась в крутое, пружинящее, но не липкое тесто. Лазарет сократился до восьми повозок: все легкораненые ушли вперед, половина тяжелораненых умерла в дороге.

Воздух был нежным, вдали отчетливо вырисовывались сизые горы, кое-где покрытые остатками снега. Саблин часто засыпал в седле — а может, и не засыпал: просто терял ощущение реальности. Ласточка сама несла его вслед за повозками. Доктору снился Нижний Новгород, дом, жена… Казалось, что все это принадлежало кому-то другому, а Саблин только посмотрел удивительный — цветной и звуковой — фильм-биографию.

— Господин доктор, — послышался голос Феи, — смотрите!

Шоссе уходило в расщелину в горах, и в нее, как в воронку, вливались бесчисленные обозы и воинские части. Зрелище величественное и жуткое: будто Белая армия исчезала в другом, параллельном мире.

Переход по каменистым горам: все ущелья, все тоннели были затоплены грандиозным потоком людей, лошадей, верблюдов и повозок. Партизаны могли появиться из-за каждого камня. Саблин познакомился с поручиком, который уже несколько раз бывал в Новороссийске. Тот объяснил, что весь Кавказ набит зеленоармейскими группировками, как казацкая папаха вшами. «Пилюковцы», «Сочинцы», «Отряд грома и молнии», «Группа мстителей»…

— Кому хоть они мстят? — устало спросил доктор.

— Всем и за всё.

Бороться с ними было невозможно: они убивали, кого хотели, и уносили, что могли.

— Иной раз подумаешь: к чему все это? — вздыхал фельдшер Кирилл Саввич, оглядывая бесконечные колонны отступающих. — Знать бы наперед, что так выйдет, и не стоило затевать ни Добровольческой армии, ни войны: все одно Россия пропала. Только зря измучились да народу без счету положили.

Саблин криво улыбался. Может, и не стоило, но если бы ему вновь пришлось делать выбор, он бы все равно присоединился к добровольцам и заново проделал путь от Орла до Кавказских гор.

Клим Рогов как-то говорил, что ему неинтересно заниматься войной — жаль тратить время на дурное дело. А война без спросу занялась им самим. Она забирала всех — и тех, кто готов был в ней участвовать, и тех, кто не готов.

Идти против большевиков — значит стрелять в насильно мобилизованных русских людей. Не идти — значит, смотреть, как рушат твой дом, и даже не пытаться спасти его. Эффект капкана: коль скоро ты попал в него, у тебя нет правильного выбора — либо ты отгрызешь себе лапу и уйдешь калекой, либо дождешься, когда придет охотник и сделает из тебя чучело со стеклянными глазами.