Тайна леди Одли - Мэри Брэддон (2009)

Помимо ее возбуждения и страстности в ней было что-то неопределенное, что вселяло в баронета смутную тревогу. Она все еще была на полу у его ног, скорее скорчившись, чем просто преклонив колени, ее тонкое белое платье облегало фигуру, светлые волосы струились по плечам, огромные голубые глаза блестели в сумерках, и руки ухватились за черную ленточку вокруг шеи, как будто она душила ее.

— Не просите слишком много от меня, — все повторяла она, — я с детства была эгоисткой.

— Люси, Люси, говорите прямо. Я вам не нравлюсь?

— Не нравитесь! Нет, нет!

— Вы кого-нибудь любите?

Она громко рассмеялась, услышав этот вопрос.

— Я не люблю никого на свете, — ответила она.

Он был рад ее ответу, и все же это и ее странный смех смущали его чувства. Помолчав несколько мгновений, он промолвил с усилием:

— Люси, я не буду просить от вас слишком многого. Осмелюсь сказать — я романтический старый глупый человек, но если вы не испытываете ко мне неприязни, и если вы никого другого не любите, я не вижу причины, почему мы не можем стать счастливой парой. Решено Люси?

— Да.

Баронет заключил ее в свои объятья и поцеловал в лоб; затем, спокойно пожелав ей спокойной ночи, он вышел из дома.

Он сразу вышел из дома, этот старый глупый человек, потому что в его сердце было какое-то странное чувство — не радость, не триумф, но что-то сродни разочарованию, какое-то удушающее и неудовлетворенное желание камнем лежало у него на сердце, как будто он нес труп у груди. Он нес труп той надежды, что умерла от слов Люси. Все сомнения, страхи и робкие надежды были кончены.

Люси Грэхем медленно поднималась по лестнице в свою маленькую комнату. Она поставила тусклую свечу на комод и села на край белой кровати, такая же тихая и белая, как драпировки, висевшие вокруг нее.

— Больше не будет зависимости, не будет тяжелой работы, не будет унижений, — прошептала она. — Все следы старой жизни исчезли — все нити к правде похоронены и забыты — за исключением этих, за исключением этих.

Она не убирала руки с черной ленточки вокруг шеи. Она вытащила ее из-под платья и посмотрела на предмет, прикрепленный к ней.

Это был не медальон, не миниатюра и не крестик: это было кольцо, завернутое в кусочек бумаги, желтой от времени и смятой от частых развертываний.

Глава 2

На борту «Аргуса»

Он выбросил окурок сигары в море и, облокотившись о поручни, задумчиво смотрел на волны.

«Как они утомительно однообразны, — размышлял он. — Голубые, зеленые, опаловые; и снова опаловые, голубые, зеленые, красивые, конечно, но наблюдать за ними три месяца — это уж слишком, особенно…»

Он не попытался закончить предложение; его мысли, казалось, блуждали среди этих самых волн и унесли его за тысячу миль отсюда.

— Бедная малышка, как она будет рада! — пробормотал он, открывая коробку с сигарами и лениво обозревая ее содержимое. — Как она будет рада и удивлена! Бедная маленькая девочка! Через три с половиной года; да, она очень удивится.

Это был молодой человек около двадцати пяти лет, со смуглым лицом, загоревшим от длительного пребывания на солнце; у него были красивые карие глаза с черными ресницами, которые искрились мягкой доброй усмешкой, густая борода и усы, закрывавшие всю нижнюю часть лица. Высокий, могучего сложения, он носил свободный серый костюм и фетровую шляпу, небрежно наброшенную на темные волосы. Звали его Джордж Толбойс и он занимал одну из кормовых кают на борту добротного судна «Аргус», груженного австралийской шерстью и плывущего из Сиднея в Ливерпуль.