Ведьма - Анна Никода (2020)

Взгляд мой переместился на пустую собачью будку. Бабка умерла больше года назад. Я ее особо не знала, видела лишь пару раз в детстве и воспоминаний не сохранила, но дом все это время пустовал, а из него даже соленья-варенья не вынесли, не говоря уже о не запертом шалаше с лопатами, вилами и прочей атрибуцией, которая ни в одном дворе лишней не бывает. Было бы логично, если бы я приехала к голым стенам. Не поймите неправильно, я вовсе не считала, что селяне народ вороватый. Они в первую очередь люди практичные, да и зачем мертвой хорошая лопата и соленые огурцы? После похорон принято раздавать оставшиеся вещи…

Но все осталось на месте. Только пустая будка. Собаку забрали или сама сдохла?

У кого бы узнать подробности? Кроме участкового, разумеется.

Задумчиво пожевав губу, я решила все же навестить голову — в баньке ополоснуться, заодно и информацией разживусь.

Однако с головой откровенно не удалось — когда я пришла к дому, выяснилось (бдительная соседка тут же высунула нос из-за забора, едва я толкнула калитку), что он с комиссией разъезжает по полям, инспектируя собранный урожай. Затянуться это могло надолго. Гришка, как на зло, сидел у папаши вместо водителя, так что с ним тоже поговорить не удалось. Поэтому я чуть подтопила баню, помылась, высушила волосы у печки, нагло воспользовавшись оставленными на косяке ключами и расслабленно двинулась в сторону кладбища по центральной сельской улице. Время к тому уже было обеденное, небо перешло цветом в глубокий голубой, при взгляде на него начинала кружиться голова. Деревья полыхали оттенками коричневого и красного — по всей деревне часто росли яблони и рябины, но листья по большей части уже опали, усыпав черную стылую землю. Огороды пустовали, по ним важно бродили куры. К вечеру начнут палить костры с мусором, но пока все спешат на обед — частые торопливые прохожие недоуменно косились на вразвалочку бредущую меня. Я сунула руки в карманы парки, застегнула воротник и уткнулась в него мерзнущим носом.

На кладбище было… Пусто. У чисто символических ворот (невысокий забор через пару десятков метров сходил на нет) сидел дедок с несколькими одинаковыми венками и искусственными цветами в пластиковом вылинявшем розовом ведре. При виде меня он встрепенулся, однако я прошла мимо. Потом все же вернулась, купила бумажную гвоздику:

— Не знаете, когда тут в последний раз похороны были?

— А с полгода уже, — махнул рукой неудачливый делец. Стеганый ватник раскрылся на груди, открывая несвежую матросскую тельняшку. — Девчонку хоронили, правда, вот как тебя! Влюбилась, несчастная, а он в город убег, ну она и…

Оратор выразительно показал рыбку руками и я подумала, не та ли это девица, с которой я в омуте познакомилась?

— А бабушку хоронили в прошлом марте?

— Эт какую? — под кустистыми брежневскими бровями почти не было видно выцветших, почти слепых глаз. Дедок пожевал губами. — Немку что ль?

Я покопалась в памяти.

— Лидия Петровна Вальдштейн?

— Ага! Токмо она не Лидия Петровна, а Лилька! — с готовностью подтвердил тот. — Это уж когда паспорт выдавали, русское имя дали, а так она и говорить то толком не умела! Ух, злобная была — жуть!

Вот так семейные тайны и всплывают наружу. Гораздо более заинтересованная, я демонстративно купила еще одну гвоздику и уселась на корточки рядом.

— Так она немка?

— А то! — гаркнул воодушевившийся старикан. Судя по всему, сидел он здесь исключительно от скуки, а не ради наживы. — Папаша у нее наш был, Петька Висенин, еще в тридцать пятом к немцам укатил — оборудование, вишь ты, налаживать… Ну, видать, девицу там встретил. Дитенка от нее прижил. А как Гитлер, мать его за ногу да с поворотом, пришел, они сюда перебрались. Девке его тут шибко не нравилось — зачахла в три года, а девчонка прижилась бы, ей уж тогда лет десять было…