Траектория полета - Карен Уайт (2019)

Мейси смотрела, как Бекки осторожно отнесла маленькое тельце к задней двери, а затем выбросила на траву. Она повесила мухобойку на стену и повернулась к матери:

– Ты в-в это в-веришь?

Бекки заикалась только когда нервничала или была сильно расстроена. Мейси почувствовала себя виноватой.

– Конечно, нет, милая.

Пару секунд дочь молча смотрела на нее.

– Я п-пойду оденусь.

Мейси слышала, как скрипит каждая ступенька, отмечая медленные шаги Бекки вверх по лестнице.

Когда она вернулась на задний двор, неся матери соломенную шляпу с широкими полями, дедушка уже поставил рядом с Берди старый шезлонг. Постороннему показалось бы, что они мирно беседуют. Но, подойдя ближе, Мейси услышала, как мать напевает мелодию из шоу, а дедушка рассуждает о прошедших недавно дождях и о том, как они могут повлиять на урожай ниссового меда.

– Вот, подумала, ты захочешь шляпу, – сказала Мейси, надевая шляпу матери на голову. Слегка поправила.

Даже в таком возрасте Берди оставалась тще-славной и тщательно оберегала красоту, которой всегда славилась. На ее коже, с детства укрытой от солнца благодаря заботам чересчур опекающей матери, морщин было мало, а темные глаза ничуть не поблекли. Каждое утро она тщательно наносила макияж, который регулярно покупала в Джексонвиле, когда Мейси ее туда возила.

Поскольку Берди больше не общалась обычным способом, люди часто спрашивали Мейси, как она ее понимает. Но у Мейси была целая жизнь, чтобы изучить свою мать, расшифровать ее. Понять, как она, лишенная материнского инстинкта, надеялась вырастить двух дочерей. Попытаться разгадать ту женщину, которой была ее мать раньше, до того самого момента, как ее жизнь десять лет назад сошла с рельсов, отправив в мир фантазий и грез, откуда она, по-видимому, не желала возвращаться.

Подсказки окружали Мейси везде. Они были в фотографиях, развешанных по всему дому, на них прекрасная Берди позировала в театральных костюмах – бо́льшую часть юности она играла в школьных пьесах и в местном театре. Подсказки хранились в толстых фотоальбомах, набитых старыми полароидными снимками: ее мать с первым мужем, красавцем в армейской форме, перед отъездом во Вьетнам в 1965 году, а позже – она с маленькой Джорджией в крестильной рубашке. Только недавно Мейси сообразила, что нет фотографий ее отца, второго мужа Берди, или других детских фотографий самой Берди, помимо театральных.

Мейси села на землю возле стула матери и прислонилась к нему. Она помнила иные дни под этим деревом, другие весенние утра, когда солнце Флориды жарило землю и обжигало кожу. Когда она и Джорджия были дружны, как пчелки в улье. Вот бы никогда не знать, как больно они жалят.

– Джорджия собирается приехать, – объявила Мейси без преамбулы. – Ненадолго. Говорит, хочет убедиться сама, что той суповой чашки, которую мы с тобой искали, здесь на самом деле нет.

Она хотела добавить, что настоящая причина кроется в том, что Джорджия им не доверяет. Но это бы означало, что Джорджия сама хочет приехать в Апалач, а они все хорошо понимали, что подобное просто не может быть правдой.

– Суповая чашка, – эхом отозвался дедушка со странной интонацией.

Мейси бросила на него острый взгляд. Мог ли он об этом уже забыть?

– Да… Помнишь, Джорджия тебе звонила позавчера и мы искали по всему дому? Ты сказал, что чашка, наверное, из того барахла, которое бабушка притащила домой и от которого мы давно избавились.

Дедушка смотрел на нее, не мигая, и Мейси почувствовала в груди холодок. «Ему девяносто четыре, – напомнила она себе. – Поэтому он не помнит, поэтому его глаза так пусты». Однако было что-то еще в его глазах, что-то помимо пустоты. Некая затаенная мысль.