Исчезновения - Эмили Мерфи (2019)

На глаза попадается большой том в кожаном переплете, из-за его внушительного корешка все другие книги кажутся маленькими. Я раньше его никогда не видела. Опускаюсь на колени перед ним и чувствую то тонкое место в ковре, где он протерся практически до пола.

Я вытаскиваю книгу и пролистываю ее. Странички шелестят, касаясь моих пальцев, тихо и мягко, как крылышки мотыльков. Это Шекспир, сборник пьес и поэм, и почерк моей мамы повсюду, заполнивший поля и промежутки между строчками словами, написанными чернилами разных цветов. Страницы книги пожелтели, словно эта книга была у мамы давно. Интересно, где она пряталась до этого?

К задней стороне обложки приклеен конверт. На нем ничего не написано, и он не запечатан, а внутри есть записка.

– Айла! Майлз! – голос отца звучит из кухни.

– Иду! – отвечаю я.

Записка написана недавно. Я могу это определить по дрожащему почерку мамы, когда уже приближался конец. В ней написано:

Стивен! Ты найдешь то, что просил, здесь. Я всегда буду тебя любить.

Твоя Виола

Мое внимание задерживается на двух именах. Потому что первое не принадлежит моему отцу. А второе, несмотря на почерк мамы, – не ее имя. Мама была другой известной шекспировской героиней. Той, что тоже умерла рано.

Джульеттой.

– Айла! – снова зовет отец. В этот раз его голос звучит, скорее, как предупреждение.

«Оставь, – думаю я. – Шекспир тебе даже не нравится».

И, может быть, я не хочу знать, кто такой Стивен.

Кладу книгу обратно на полку и решаю, что хочу забрать чашку. Это мама, какой я ее помню, надежная и знакомая, и чашка все еще хранит ее прикосновение. Я возьму ее, даже если мне придется всю дорогу держать ее на открытых, как бабочка, ладошках.

Спешу вниз по узким ступеням, которые с каждым годом все больше и больше кренятся направо. Я нигде не жила, кроме этого дома, который мы с любовью называли Склон, и знаю, где нужно положить руку на перила, чтобы удержать равновесие, и куда ступать, чтобы ступеньки не скрипели. Когда спускаюсь до конца лестницы, различаю голос нашей соседки миссис Рейд. Она на кухне с отцом, выслушивает последние инструкции по присмотру за Склоном, пока нас не будет. Она открывает и закрывает шкафчики, и я уверена, что это она переставляла книги мамы. Может, из-за чувства вины.

– Мне жаль, Гарольд, правда, что мы не можем забрать детей, – говорит она.

Я останавливаюсь на ступенях в тени. Мне видны только ее ноги в чулках и изношенная кожа туфель, но я представляю, как она поджимает губы, а ее легкие белые волосы всегда выглядят так, словно их разметал ветер.

– Учитывая здоровье Эрла, мне думается, что мы не справимся с ними обоими.

Она имеет в виду, что взяла бы меня, но не Майлза. Она не хочет быть ответственной, когда он непременно что-то украдет или подожжет. Морщины на туфлях миссис Рейд становятся глубже, когда она переносит вес на другую ногу.

– Я думала, что кто-нибудь другой в городе точно сможет помочь, но…

– Но, к счастью, мы нашли другой вариант, – сухо отвечает отец. Потом он поворачивается, чтобы снова крикнуть, но я появляюсь перед ним до того, как он произносит мое имя.

– Я здесь, – говорю. Мои глаза переходят от чересчур нарумяненных щек миссис Рейд к ее рукам, в которых она что-то нервно вертит. Полотенце с вышитым узором из зеленых листьев… и вымытую чашку моей мамы.

Я сглатываю.

– Я кое-что забыла, – говорю, поворачиваясь, и бегу наверх по лестнице. Еще раз дотрагиваюсь до аккуратно висящих в шкафу платьев мамы, зная, что их уже уберут в кладовку, когда вернусь. Потом хватаю книгу с пьесами Шекспира и, не раздумывая, запихиваю ее в рюкзак.

***

Отец довозит нас до станции в покрытом грязью «студебекере» – он и Майлз сидят спереди, а мы с Кэсс – сзади, мой тяжелый рюкзак с книгой лежит между нами.