Гроzа - Наталья Андреева (2019)

Автор благодарит свою группу поддержки ВКонтакте за яркие отзывы, которые вдохновляют на новые сюжеты и помогают в работе

* * *

А богатые-то что делают?.. У всех давно ворота… заперты, и собаки спущены… И не от воров они запираются, а чтобы люди не видали, как они своих домашних едят поедом да семью тиранят. И что слез льется за этими заборами, невидимых и неслышимых! И что… за этими замками разврату темного да пьянства!

Александр Островский «Гроза»

Больше всего на свете маленькая Катерина любила цветы и мамочку. Жила девочка, точно птичка на воле, в славном домике на городской окраине, откуда рукой было подать до кормилицы Волги. Это место недаром считалось в Калинове самым красивым. Здешняя знаменитость учитель Кулигин как-то в шутку, а может, и всерьез, назвал его ладонью Бога. Стоишь на высоком волжском берегу в предрассветной дымке, словно в райском облаке, а у твоих ног речные волны, как заботливые няньки, принимают в свои морщинистые руки младенчески пунцовое, разинувшее рот в первом своем крике солнце. А ты стоишь и смотришь, как оно взрослеет и крепнет, поднимаясь над водой, смеется или хмурится, ласкает землю или отворачивается с презрением, позволяя нещадно заливать ее дождям…

Да, много чего еще говорил учитель математики Кулигин. Только мало кто его в Калинове слушал, чокнутого-то. И как потом оказалось, зря.

Катеринино детство было безоблачным и счастливым, вплоть до той роковой грозы. Встанет Катерина поутру – и на ключ. Так мама ее приучила: в ключевой воде вся женская красота таится, лучше всяких кремов, даже самых дорогих. «Будешь каждый день на роднике умываться, Катерина, и вырастешь такой красавицей, что всякий тебе вслед обернется», – говаривала мама. И совет ее оказался верным.

А цветов в их доме было видимо-невидимо! И в комнатах, и в палисаднике, и даже у калитки. Катерина их так любила, что, опережая маму, сама поливала, хотя для слабых детских рук лейка была еще тяжела. Но Катерина никогда на трудности не жаловалась, такой уж у нее был характер. Она могла и десять раз подряд на родник сходить, лишь бы ее любимые цветочки не завяли.

Нет, маму она, конечно, любила больше, потому что мамочка была такая ласковая, и наряжала ее, Катерину, как куклу. Так и звала ее:

– Иди сюда, кукла ты моя.

И доставала из платяного шкафа отрезы: ситец, шифон, крепдешин, панбархат… Ткани радугой ложились на стол для раскройки, ожидая, пока над ним, как солнце, сверкнут портновские ножницы, чтобы сотворить чудо. Волшебство начиналось с того, что мама окунала в радугу Катерину, набрасывая на ее плечи отрезы и приговаривая:

– Этот тебе не к лицу, а этот для дам, не для девушек. Этот старит, этот полнит… А вот этот отрез крепдешина аккурат к твоим глазам, дочка! Они как майская трава, пока в силу не вошла и цвет еще не набрала, а не то русалочьи слезы. Зеленые, прозрачные. Тиной пахнут. Так что ты, Катька, не плачь, слышишь? Никогда не плачь.

И сама тайком вытирала слезы. Папы-то у Катерины не было. Калиновские кумушки все судили да гадали: и от кого Мельничи́ха родила такую красавицу-дочку? С огромными зелеными глазами, белоснежной кожей, с густыми волосами, отливающими медью. Не было в Калинове таких мужиков. Разве что в Москву Мельничиха съездила, женскую тоску разогнать. Вот и родила. Как в народе говорят: для себя.