Источник счастья - Полина Дашкова (2006)

Подсаживались к столикам энергичные молодые люди, призывали жертвовать на святое дело защиты отечества и готовы были тут же выдать расписку, на официальном бланке, с печатью.

Михаил Владимирович работал в лаборатории, костыли сменил на трость и вместе с Агапкиным все чаще ходил в лазарет. Оперировать пока не решался, нога побаливала, долго стоять он не мог, но уже осматривал больных, ставил диагнозы, включался в привычный ритм госпитальной жизни.

Пакеты с дарами от «Луки Чарского» больше никто не привозил. Особняк на Большой Никитской был пуст, двери и окна забиты. Агапкин знал, что Мастер отправил семью в Крым, а сам переехал в Петроград, разбираться в обстановке, налаживать новые связи.

К Рождеству неизвестный человек принёс большую корзину с продуктами и быстро удалился без всяких объяснений.

Сверху лежал конверт с запиской.

«Дорогой Михаил Владимирович!

Вряд ли Вы меня помните. В сентябре 1917 года Вы спасли жизнь моему сыну, поручику Корнееву Юрию Гавриловичу. У него было ранение в живот, все доктора, кроме Вас, сочли его безнадёжным. Но Вы взялись сделать операцию, и мой Юрочка выжил.

Тогда я могла выразить Вам свою благодарность лишь на словах, от всего другого Вы категорически отказались. Но теперь, зная, что Вы ранены, учитывая трагические особенности нашего времени, смею надеяться, что Вы не откажетесь принять от меня и всей нашей семьи эти скромные подарки к Рождеству Христову.

С глубочайшим почтением к Вам.

Марфа Корнеева.

Храни Вас Бог».

На дне корзинки няня обнаружила ещё один конверт, а в нём три тысячи рублей.

— Поручика Корнеева я, конечно, помню, — сказал профессор, — за продукты спасибо, но деньги — это уж слишком.

— «Корнеев, Горшанов и К.», Шаболовский пивной завод в Москве и ещё дюжина заводов по всей России. Они не последнее от себя оторвали, уверяю вас, — сказал Агапкин.

Он сразу понял, что Мастер тут ни при чём, и был рад этому.

За рождественским ужином условились не говорить о большевистских зверствах. Но пришёл Брянцев и, как только сели, стал рассказывать, как в Могилеве ещё в ноябре генерала Духонина, законного главнокомандующего, заживо растерзала толпа красногвардейцев. Труп несколько суток пролежал на платформе, под окнами штабного вагона прапорщика Крыленко.

Накануне Духонину был подан автомобиль, его уговаривали бежать. Старый генерал надел пальто, вышел в вестибюль, но вдруг махнул рукой, сказал: «Нет, я не Керенский», и остался.

— Рома, не надо, пожалуйста, — взмолился Михаил Владимирович, — хотя бы один вечер давайте проживём без всего этого ужаса, у нас Рождество.

— Ужас, Миша, ещё впереди, — сказал Брянцев, — когда начнётся настоящий голод, пойдут аресты, сегодняшняя неразбериха покажется цветочками.

— Ты же сам постоянно повторяешь, что они не удержат власть, — напомнил Данилов.

— Удержат, — мрачно пробормотал Брянцев, — очень даже просто удержат. Половину России перестреляют, а кто останется, будет тих и трепетно благодарен им, что пощадили.

— Все, довольно, — сказала Таня, — возможно, вы правы, Роман Игнатьевич. Но сегодня у нас праздник.

Михаил Владимирович произнёс тост, что в ушедшем году всё-таки произошло немало счастливых событий. Родился Мишенька. Павел вернулся живым. В Ялте не прыгнул со скалы и быстро оправился после внезапной болезни Ося.

— Тебе кость не раздробило пулей, — напомнила Таня.

— Дом не сгорел, — добавил Андрюша.

— И ты выучил наконец французские склонения, — сказал Данилов, — свои рождественские подарки ты получаешь вполне заслуженно, можешь посмотреть под ёлкой.

Андрюша нашёл модель аэроплана, чудом уцелевшую в разбитой квартире полковника на Сивцевом, и глобус.