Жизнь, которую мы потеряли - Аллен Эскенс (2019)

– Это еще не дает тебе права оскорблять мою подругу.

– Значит, подругу?! Теперь это так называется?

– Она моя соседка… И вообще, я не обязан ничего тебе объяснять.

– Отлично! – передернула плечами мама. – Делай что хочешь, но мне нужно, чтобы ты присмотрел за Джереми.

– Ты не можешь вот так просто заявляться ко мне, когда тебе вздумается, и скидывать его на меня. Он не старый башмак, который можно швырнуть в угол.

– Вот что бывает, когда ты не отвечаешь на мои звонки, – заявила она, разворачиваясь на выход.

– А куда это ты собралась?

– Мы едем в казино «Остров сокровищ», – ответила мама.

– Мы?

Она замялась:

– Ларри и я. – Мама начала спускаться по лестнице, лишив меня возможности устроить ей нагоняй за то, что она до сих пор якшается с этим козлом. – Вернусь в воскресенье! – бросила она через плечо.

Я сделал глубокий вдох – успокоить расшалившиеся нервы – и вернулся к себе, надев на лицо улыбку исключительно ради Джереми.

Потом я испек блины уже на троих, и мы поели в гостиной. Лайла шутила с Джереми, а когда я подавал им завтрак, называла меня камердинером Дживсом. И хотя в моей душе по-прежнему кипела злоба на мать за то, что она без предупреждения скинула на меня Джереми, я не мог не признать, что очень приятно видеть его рядом со мной и Лайлой, особенно после острого приступа вины, который я испытал в театре. Я всегда делал большие глаза, когда кто-нибудь говорил мне, что скучает по дому. Мысль о том, что можно скучать по маминой темной, сырой квартире, была столь же невероятной, как идея загнать гвоздь в лодыжку просто шутки ради. Но в то утро, когда я смотрел на Джереми, который смеялся над шутками Лайлы, называл меня Дживсом и ел мои блины, я понял, что в глубине души тосковал по дому, но не по квартире, а по своему брату.

После завтрака Лайла отправилась к себе за ноутбуком. Ей нужно было сделать домашнее задание. У меня не было DVD и даже шахматной доски, поэтому мы с Джереми поиграли в «Сундучок» с помощью модифицированной колоды карт. Мы сидели на диване, а подушка между нами служила нам импровизированным столом.

Лайла стучала по клавиатуре компьютера со скоростью концертирующего пианиста. Джереми, забыв о картах, наблюдал за ней, завороженный звуком ударов по клавишам. Через несколько минут Лайла, оторвав взгляд от компьютера, сделала передышку.

– Может, я думаю, что ты, Лайла, хорошо печатаешь, – произнес Джереми.

– Спасибо большое, – улыбнулась Лайла Джереми. – Очень мило с твоей стороны. А ты сам-то умеешь печатать?

– Может, я ходил в класс работы с клавиатурой к мистеру Уорнеру, – ответил Джереми.

– А тебе нравится печатать? – спросила Лайла.

– Думаю, мистер Уорнер был смешным. – Джереми широко улыбнулся. – Может, мистер Уорнер заставлял меня печатать: «Южно-эфиопский грач увёл мышь за хобот на съезд ящериц». – Джереми рассмеялся, и Лайла рассмеялась, и я тоже рассмеялся.

– Все верно. Это то, что тебе нужно печатать. Южно-эфиопский грач увёл мышь за хобот на съезд ящериц, – сказала Лайла, и Джереми рассмеялся еще громче.

Лайла продолжила работать на компьютере, а Джереми вернулся к нашей игре «Сундучок»; он постоянно требовал одну и ту же карту до тех пор, пока я не вытаскивал ее из колоды. После чего он переходил к следующей карте, и все повторялось снова.

Внезапно Лайла перестала печатать и резко вскинула голову, словно ее укусил клоп или на нее внезапно снизошло озарение.

– Здесь есть все буквы алфавита, – сказала Лайла.

– Где и что есть? – не понял я.

– Южно-эфиопский грач увёл мышь за хобот на съезд ящериц. Это предложение используют в классе работы с клавиатурой, потому что здесь есть все буквы алфавита.

– Ну и что с того? – удивился я.

– Кристал Хаген начала шифровать записи в сентябре тысяча девятьсот восьмидесятого… когда перешла в старшие классы… когда начала посещать вместе с Энди Фишером уроки машинописи.