Бывший муж - Ирина Шайлина (2020)

Она тоже на меня смотрит. Вся такая нежная — пироженка. Зефирка. В детстве, я очень любила зефирки, особенно, если одна половинка розовая, другая белая. Я смуглая — загар вообще ко мне легко прилипал. Худая. Мы удивительно не похожи. Надеюсь, она не вообразит, что я с ней драться пришла. Но она понимает меня правильно. Почти.

— Но как я могу с вами сражаться? Какой в этом смысл? Ярослав вас любит.

— А ты не за него, — смотрю в ее глаза. — Ты за дочку свою сражайся. В конце концов две мамы лучше, чем ни одной.

Даша растерялась еще больше. Мне хочется ее пожалеть. Как ребенка. Но я не могу — нужно быть жесткой. Ярослав никогда не умел быть жестким. Точнее в бизнесе да, но не со своими женщинами. Иногда я даже жалею, что он тогда, семь лет просто не продавил меня морально, не давая сил воевать с ним. Отпустил. Сейчас я буду жесткой за него, хотя бы для того, чтобы наше будущее не накрылось медным тазом.

— Вставай, — тороплю я. — У нас запись к хорошему психиатру уже через час, а еще доехать нужно.

— Но вы не можете меня заставить! Это сугубо добровольное…

Я вздыхаю. Перебиваю.

— А ты добровольно пойдешь. Вставай, Даша.

И она встает. Дает мне руку. Мы идем прочь, я поражаюсь тому, куда жизнь привела. Едем — молчим. Я опасаюсь, что она уйдет, хлопнув дверью, но она находится в кабинете психиатра все оплаченное мной время, пока я сижу в коридоре, жду, переписываюсь с сыном.

Молчим мы и на обратном пути. И в следующую нашу поездку. Ярослав не знает об этом ничего. Для всех сотрудников заведения, в котором Даша то ли лечится, то ли отдыхает — я ее подруга. Смешно, право слово. Заговаривает она со мной только после четвертого сеанса, то ли ей молчать надоело, то ли и правда черепушку поправили.

— Зачем ты это делаешь? — спрашивает она.

— Ты родила Катю, — пожимаю плечами я.

Резко выворачиваю из потока машин, чтобы прибиться к обочине. Даша вздрагивает от страха и я думаю — на какой выставке кисейных барышень Ярослав ее нашел? Она кровь для него сдавала. Наверное, это тоже было для нее непомерным стрессом.

— Я тебе не подруга, — говорю я. — И не хочу ею быть. Но я хочу жить дальше, жить счастливо, и чтобы ты не маячила надо мной обездоленным призраком. Понятно?

Она кивает, а я думаю, что вот это отрывистое 'понятно' наверняка от отца у меня. Говорю дальше.

— Я не хочу, чтобы ты была в моей жизни. Я вообще, как выяснилось, эгоистка. Но ты мать Кати. Я люблю ее, да. Но я не могу дать ей весь мир. Вся моя жизнь сконцентрирована в другом человеке, — я молчу, а затем продолжаю. — И я подозреваю, что если бы даже ее из меня вырвали, вырезали, всю суть меня, я бы все равно жила. Не хорошо, не плохо. Как-то. И ты жить будешь. И лучше — подальше от меня.

Мне кажется, я все говорю понятно. Доходчиво. Дарья кивает и мы снова едем. Снова молчим. В моей голове — цифры. Я уже почти стала гематологом. Я могу расшифровать любой анализ крови. Знаю, какие показатели о чем говорят. Знаю, что у нас все хорошо. И все равно каждого нового дня жду с трепетом. Первая важная цифра — сто дней. Тогда можно будет судить. И мне самой мой сын хрустальным кажется, одно неловкое движение и разобьется. И я стараюсь не показать ему этот свой страх. Я хочу, чтобы Илья рос уверенным в себе. Здоровым. Счастливым.

Я продолжаю возить Дашу к психиатру три раза в неделю. Еще она сказала, что начала бегать. На велодорожке. Я рада не за нее. Я рада тому, что скоро можно будет жить спокойно. Как не важно, главное — спокойно.

— Скоро выпишут, — улыбается Илья. — Хоть бы летом.

В его мечтах лето. Бегать наперегонки. Лазать по деревьям. Купаться. А я знаю — все это нам нельзя. Что долгие месяцы еще придется жить в стерильной квартире, выбираясь на нечастые прогулки. И понимаю, что для ребенка этот этап будет куда сложнее, чем сама трансплантация.

— Что еще нужно сделать, чтобы можно было начать новую жизнь? — спрашивает Ярослав.