Печенье счастья - Черстин Хан (2017)

Я пошел за ней на кухню. Там был незнакомый мне старик, который мешал что-то в котелке в то время, как папа Бие раскладывал еду по двум тарелкам. Он приветливо кивнул мне, и я кивнул в ответ. Позади него стояла большая банка с «печеньем счастья» в блестящих пакетиках, которые в ярком свете ламп на потолке красиво отбрасывали золотые блики. Надо же, так близко и одновременно так далеко.

Из кухни мы поднялись по маленькой лесенке на второй этаж и оказались перед матовой стеклянной дверью с разноцветным орнаментом.

– Там сейчас мама возится с вещами, – сказала Бие. – Мы же только что переехали.

Из-за двери доносилась музыка. Это была не опера и даже не поп-музыка, скорее какая-то джазовая композиция. Да, я даже узнал композицию. Это все благодаря моему папе. Он у меня большой меломан.

Перед тем как войти, Бие разулась и оставила обувь на пороге. Я сделал то же самое, и вовремя, потому что мои сырые ботинки оставляли за собой повсюду грязные следы.

Когда Бие открыла дверь, труба как раз заиграла свою сольную партию.

– Ага, – произнес я. – Чет Бакер.

– Что? – не поняла Бие.

– Так зовут того, кто сейчас играет на трубе, – пояснил я. – Ну, вообще-то, произносится как Хетт Бейкер, хотя пишется Ч-е-т.

Бие, уставившись на меня, захлопала глазами, как будто ей было интересно, что я там болтаю. И почему я заговорил о Чете Бакере?

– Мама без ума от подобной музыки, – немного подумав, сказала девочка. – А я не понимаю в ней ровным счетом ничего.

– Я тоже ничего не понимаю, – быстро произнес я. – По крайней мере, она мне не нравится. И опера тоже. Абсолютно не люблю оперу.

– А кто говорит про оперу? – удивилась Бие.

– Не я, – махнул я рукой.

– Нет, ты и говоришь, – хихикнула Бие.

Это был вполне дружелюбный смех, но все же… Бие прошла вперед меня в прихожую, и я увидел ее спину в зеленой кофте, подрагивавшую от беззвучного смеха. Ой-ой-ой, не очень удачное начало у меня получается. И почему я так странно разговариваю с этой девчонкой?

Мама Бие стояла на стуле в гостиной со складным метром в руке и мерила расстояние до потолка.

– Познакомься, мама, это Оскар, – представила меня Бие.

– Здравствуйте, – поздоровался я.

Женщина слезла со стула и убрала складной метр в коробку. Чет Бакер сыграл на трубе последний долгий аккорд, и зазвучала следующая мелодия.

– Тот самый Оскар, о котором ты мне рассказывала? – спросила мама Бие.

Бие кивнула. Ее мама пожала мне руку и задала несколько вопросов про школу. Я слушал и отвечал почти автоматически. В моей голове крутилась мысль: что на самом деле говорила про меня Бие? Что Оскар – это тот парень, который поет и танцует на тротуарах? Или Оскар – это парень, который не может отличить шоколадное мороженое от клубничного? А может, Оскар – это такой парень, который шепчется с рыбками?

После короткого допроса мама Бие опять залезла на стул, а Бие потащила меня дальше показывать их квартиру. Мы прошли через кухню и оказались в маленькой комнате. Оказалось, что Бие являлась такой же счастливой обладательницей «комнатки прислуги», как и я. Одна стена была так же скошена, как у нас в доме, но в остальном комната не была такой уютной как моя. На полу лежал матрас, а у стены рядом с окном возвышалась целая башня из коробок, достававшая до потолка.

– Это моя новая постель, – сказала Бие и уселась на матрас, скрестив ноги. – Так что там насчет печенья?

Я топтался между матрасом и башней из коробок и чувствовал себя круглым дураком. Здесь все было совсем не так, как дома у Хьюго. Там я запросто мог растянуться у него на кровати и перелистывать брошенный на пол журнал для мальчишек. А здесь я никогда прежде не был и чувствовал себя ужасно неловко. И все-таки я должен рассказать Бие о моей проблеме. Это я-то, который делится своим самым сокровенным только с бабулей, да и то лишь при условии, что на ней нет слухового аппарата.