Реставратор - Аманда Стивенс (2017)

Я не хотела давить, но больше не могла выдерживать тишину.

— Мама́…

— У меня рак, — сказала она, и на мои глаза мгновенно навернулись слёзы.

Я сжала её ладонь.

— Это рак молочной железы. Маммография выявила опухоль.

— Доктор сказал, что она операбельна, — вставила Линроз. — У нас есть шансы надеяться на полное выздоровление.

— Он не так сказал, — поправила её мама́. — Он сказал, что прогноз благоприятный, но опухоль в запущенной стадии и может быстро распространиться, поэтому мы должны прибегнуть к агрессивному лечению и реалистично оценить свои шансы.

Мне словно кто-то просунул руку в грудную клетку и сжал сердце. Я с трудом сглотнула ком в горле и постаралась взять себя в руки.

— Что будем делать? Каков следующий шаг?

— Мне назначена операция на утро.

— Так скоро?

Она погладила мою ладонь.

— Это нескоро. Я уже давно знала свой диагноз.

— Насколько давно? — И тут я всё поняла. — Так вот почему ты приезжала отпраздновать свой день рождения в Чарльстоне. Ты уже знала. Но почему ничего мне не рассказала?

— Мы так чудесно проводили время, что я не захотела портить вечер. А после… я не хотела тебя тревожить, пока не возникла бы в этом необходимость.

— Но почему? Я могла бы поддержать тебя.

Я чувствовала себя преданной.

— Со мной была Лин. Она хорошо обо мне позаботилась.

— Я должна была быть с тобой.

— Ты ничего бы не смогла сделать, а у тебя ещё работа.

— Но…

— Амелия.

Тётя Линроз покачала головой. Я замолкла и в гневе уставилась в окно. Закат над рекой Эшли был невыносимо символичен.

— Надеюсь, я вернусь домой через пару дней, — оживлённо сказала мама. — Будут трубки и дренажи… много неприятного. Не хочу, чтобы ты всё это видела. И, конечно, химио…

Я не могла поверить, как спокойно она могла говорить о своей болезни. Я всегда считала маму хрупкой, но прагматизм, с которым она приняла свой страшный диагноз, поразил меня. Её ждёт серьёзная операция и несколько недель химиотерапии, а она больше всего волнуется, чтобы я не увидела трубки и дренажи.

Линроз держалась до последнего, но теперь тихо заплакала в льняной платок.

— Бога ради, Лин, — заругалась мама.

— Я знаю, знаю, стальные магнолии[34] и всё такое. Но твои волосы, Этта. Ты лишишься своих чудесных волос.

— Это всего лишь волосы, — твёрдо заявила мама. — Может, ко мне вернутся кудряшки. Должно же мне как-то воздаться за все деньги, что я потратила на перманент?

Сдерживая слёзы, я взбила ей подушки, налила стакан воды и, не зная что ещё сделать, задала самый очевидный вопрос.

— Где папа́?

— Он мужчина, а мужчины бесполезны в подобных ситуациях, — сказала тётя, которая, насколько я знаю, никогда в своей жизни не заводила серьёзных отношений с мужчинами и уж тем более не была замужем.

— Он навестил меня ранее, — ответила мама́. — Я отправила его подышать свежим воздухом. Он ведь не переносит замкнутое пространство.

— Правда? А я и не знала.

— Ты много чего не знаешь о своём отце, — сказала она, и странная нотка в её голосе заставила меня поднять взгляд и внимательно вглядеться в её лицо.

— Этта, я не думаю, что сейчас время…

— Тсс, Лин. Это касается только меня и дочери. Возможно, я не очнусь после операции. — Она подняла ладонь, стоило нам с тётей запротестовать. — Ничтожный шанс, но тем не менее… ты должна кое-что знать о Калебе…

Линроз поджала губы и достала вязание. Она склонилась над работой, но я знала, что тётя внимательно наблюдает за нами из-под опущенных ресниц. Напряжение исходило от неё волнами.

— Мама́, что такое? — тихо спросила я.

«Могла ли она знать о призраках? — задумалась я. — Могла ли она знать про меня?»