Тайное место - Тана Френч (2018)

– Когда мы закончили школу, родители Дейрдре эмигрировали в Америку. Там она поступила в колледж. Тогда было иначе, никаких тебе и-мейлов, телефонные разговоры стоили бешеных денег, а письма шли неделями. Но мы не сдавались – она до сих пор хранит все мои письма, представляешь? Она их принесла с собой, все эти глупости, о которых я и думать забыла, мальчишки, гулянки, ссоры с родителями… У меня ее письма тоже где-то хранятся – может, на чердаке у мамы с папой, надо будет поискать, не могла же я их выбросить. Но это ведь колледж, и у нас было столько разных дел, а потом – раз! и мы совершенно потеряли друг друга из виду…

На милом мамином лице так легко все прочесть, мысли проносятся по нему, как осенние листья на ветру. И она совсем не похожа на маму Холли, да и вообще на чью-либо маму. Впервые в жизни Холли смотрит на эту женщину и думает о ней: это Оливия.

– Но сегодня – боже, мы как будто расстались всего месяц назад. Мы так хохотали, я не помню, когда в последний раз так смеялась. Раныне-то мы всегда веселились. Вспоминали всякое – как переделали школьный гимн, жутко смешно, со всякими похабными шуточками, – и спели его, прямо там, в баре. Все слова вспомнили. Тридцать лет я думать не думала об этой песенке, готова была поклясться, что ни слова не сохранилось в памяти, но только глянула на Ди – и пожалуйста, все вернулось.

– Буянить по кабакам в твоем возрасте… – качает головой отец. – Да тебя в другой раз туда не пустят.

Но он улыбается, широко и весело, и от этого тоже кажется моложе. Ему нравится такая мама.

– Ой, нас, наверное, слышали все вокруг? Я и не заметила. И знаешь, Фрэнк, в какой-то момент Ди говорит: “Тебе, наверное, пора домой?” И я такая: “Зачем?” Когда она сказала “домой”, я представила родительский дом. Свою спальню, где я жила, когда мне было семнадцать. И я подумала: “С какой стати мне туда торопиться?” Я настолько глубоко погрузилась в 1982-й, что полностью позабыла, что существует настоящее.

Она улыбается, смущенно и восторженно, прикрывая ладошкой рот.

– Наплевала на ребенка, – кивает Холли отец. – Запиши на случай, если надумаешь настучать на нее.

А в голове у Холли: поляна, Джулия, давным-давно еще, иронично приподнятый уголок рта: это не навсегда. Дыхание перехватывает: она ошибалась. Они – навсегда, навсегда недолговечны и смертны, это “навсегда” пронизывает их до костей и сохранится внутри, когда все закончится, целое и невредимое.

– Она мне подарила… – Мама роется в сумке, достает фотографию с пожелтевшими краями, кладет на барную стойку: – Смотрите. Это мы: я, Дейрдре и Мириам. Это мы.

Голос срывается. Одну секунду Холли с ужасом думает, что мама собирается заплакать, но потом видит, что она закусила губу и улыбается.

Три девушки, на год-другой старше Холли. Школьная форма, герб Килды на лацканах. Юбки длиннее, мешковатые блейзеры уродливы, но если бы не это и не взбитые прически, они вполне могли сойти за девчонок из их старшего года. Они дурачатся и выпендриваются – надутые губки, кокетливо отставленные бедра – на фоне старинных чугунных ворот. Холли несколько раз судорожно моргает, прежде чем узнает задние ворота школы. Дейрдре посередине, растрепанные кудри падают на лицо, изящная фигура, пышные ресницы и озорной взгляд. Мириам – маленькая, светленькая, с пушистыми волосами – мило улыбается сквозь брекеты. А справа Оливия – длинноногая, голова откинута назад, руки подняты к волосам, то ли изображает модель, то ли просто дурачится, на губах бледно-розовый блеск. (Холли представляет себе, с каким отвращением посмотрела бы мама, накрась Холли губы таким блеском.) Она просто красавица.

– Это мы изображали Bananarama[18], – поясняет мама. – Или кого-то в этом роде, неважно. В том семестре мы организовали музыкальную группу.

– Ты играла в ансамбле? – поражается отец. – То есть я – фактически фанат звезды?