Штуцер и тесак - Анатолий Дроздов (2020)

– Коневодством занимается. Помните, в бане про конюшню говорил? Она тут не одна. Земли здесь тощие, пшеница не растет, только рожь с овсом, а вот луга богатые – поймы у рек большие. Есть, где коней выпасать и сена заготовить. Коневодство – выгодное дело, особенно если лошадей кавалерии поставлять. Казна это дело поощряет. Но для кавалерии отдельная порода требуется – высокая и резвая. Крестьянские лошадки мелкие, а ломовые под седло не годятся. Графиня собралась кавалерийских разводить, но где взять жеребцов и кобыл на племя? А тут сами пришли – у поляков кони добрые. Она, как разглядела, так и предложила продать – с условием, что отберет лучших. Пусть! – Спешнев махнул рукой. – Нам ведь только доехать. Все равно интенданты заберут – не положены пешим егерям верховые лошади.

– Она их, что, в Смоленск погонит?

– Зачем? – удивился Спешнев. – Здесь останутся. Отгонят в дальнюю деревню, там конюшни стоят. Крестьяне присмотрят. Мы же скоро вернемся, сами говорили.

– Почем продали? – спросил я, чтобы сбить его с мысли. А то начнет прогнозы выпытывать.

– По четверному билету за одну. Дешево, конечно, – вздохнул он. – Даром, считай. За таких коней 200 рублей за голову – и то мало. Но кто ж даст? Седла и сбруя в цену вошли. Но зато графиня меняет нам упряжки на свежие, дает три повозки с лошадьми дополнительно. Провизии и фуража – сколько увезем.

Интересные у них тут гешефты!

– Ваша доля – 250 рублей, – указал он на стопку.

– А егерям?

– Зачем им? – сморщился Спешнев. – Без того не обижены. Даже рядовым по три рубля выйдет. Большие деньги для солдата. Все равно пропьют, промотают. Не знаете вы русского солдата, Платон Сергеевич, а я с ними скоро двадцать лет, насмотрелся.

Я пристально посмотрел на него. Спешнев смутился.

– Не нужно так, Платон Сергеевич! Вижу, что хотите сказать. Да, алчу, но поймите и меня. Столько лет, считай, на медные деньги жил. Как эти пятьсот рублей заимел, голова закружилась. Никогда столько деньжищ в руках не держал! Сразу мысли: еще пять раз по столько – и можно деревеньку прикупить[61]. Мечта многих офицеров[62], Платон Сергеевич, чтоб вы знали. Двадцать пять лет службы за инвалидную выплату[63] – это не то, чего я желаю. Хоть на старости лет в довольстве пожить…

Своеобразные у них тут представление о счастье. Хотя, чего я хотел? Крепостники…

– Со мной с чего решили поделиться? Могли бы и не сказать.

– Вы меня за подлеца не держите! – обиделся Спешнев. – Не настолько алчен, чтобы честь забыть! – он помолчал и снова вздохнул. – Давайте начистоту, Платон Сергеевич. Вы нам удачу принесли. Не случись вас, вырезали бы как овец. А так целы и с добычей. Мне удача за все годы службы ни разу не улыбнулась, с вами будто солнце засияло.

Понятно. Военные (и не только они) суеверны. Удачливых в армии любят. Читал.

– Выслушайте меня! – продолжил штабс-капитан. – Мы оба в трудных обстоятельствах. Вы остались без бумаг, происхождения сомнительного, да еще во французской армии служили. Запросто примут за шпиона. В войну с ними разбирательство короткое: вывели за околицу и повесили на первом же дереве. А с меня начальство спросит за то, что от армии отстал. Вот тут победа над поляками и взятые с них трофеи зачтутся. А если будут и другие… Мы можем быть полезны друг другу. Я поручусь за вас честью, вы взамен будете при роте какое-то время. Есть у меня предчувствие, что нас ожидают большие дела. Да и егеря обрадуются. Меня Синицын просил передать вам просьбу от солдат не покидать роту. Они даже готовы платить вам жалованье из своих денег. Хотя, понимаю, что откажетесь?

– От их денег – да, – сказал я. – От этих – нет.

Я сгреб ассигнации со стола и сунул их в сумку на боку. И не надо упрекать меня в алчности! У меня цель – выжить. Деньги этому весьма способствуют. Капитан предлагает дружбу? Очень хорошо. Дружба, завязанная на общий интерес, крепче бескорыстной, как кто бы в обратном не убеждал.