Штуцер и тесак - Анатолий Дроздов (2020)

Я поставил штуцер к стене, положил рядом тесак и разместился на лавке напротив начальства.

– Фельдфебель предлагает поделить трофеи на три части, – сказал штабс-капитан. – Одна пойдет в ротную казну, две других – нам с вами.

– А мужикам? – спросил я. – Они тоже воевали.

– Их графиня отблагодарила, – махнул рукой Синицын. – Каждого, кто пришел с Егором, освободила от оброка в этом году. Раненым дала по рублю, семьям погибших – по корове. Мужики ей руки целовали.

Ага. Вот тебе, мужик, и пятак и ни в чем себе не отказывай.

– Еще пообещала щедро наградить, если сохранят в целости ее имущество во время отъезда, – продолжил фельдфебель. – Егор здесь остается, сказал, что собьет из мужиков отряд и не пустит француза к усадьбе. Для этого перекопают дорогу и устроят засеки. Тех, кто все же просочится, убьют.

– Мы им пики шеволежеров отдали, – дополнил капитан. – Нам они без нужды, а вот мужикам в самый раз. Все ж лучше, чем вилами пырять.

– И сапог, которые с убитых поляков сняли, выделили – каждому, кто воевал, по паре, – дополнил Синицын. – Они хотели и мундиры снять, но их благородие запретил.

– Поляки, конечно, враги, но негоже воина хоронить голым, – пояснил Спешнев. – Без сапог ладно. Нам они нужнее – у многих егерей каши просят. А вот нательные кресты, кои на телах были, снимать запретил – грех это. Какие-никакие, но христиане.

Многое я проспал… Капитан с фельдфебелем даже не понимают, какой процесс запустили. Крестьяне ощутили вкус военной добычи. Сапоги в этом мире – большая ценность, мундир – тоже. Аршин (72 см) тонкого сукна стоит свыше пяти рублей. Понятно, что носить мундир крестьянин не станет – неудобный и приметный. Но этот военный фрак с фалдами можно распороть по швам, а из кусков смастерить кафтан или платье. Богатая одежда выйдет! Носить будут по праздникам, внукам по наследству передадут. В этом времени фабричные товары – большая ценность. Поэтому ничего не пропадает, любому клочку ткани или кожи найдут применение. Это мне егеря, которые шили куртку из гусарских ментиков, объяснили. Так что потянутся мужички на большую дорогу. Историки позже напишут: в патриотическом порыве. Ага, счас! Какой патриотизм у крепостного? За что ему Родину любить? За то, что его здесь продают, как скот? Вот за свою семью и добро крестьянин встанет насмерть – на куски порвет. И за добычей на большую дорогу пойдет… Ладно, пусть. Своих лишь бы не трогали.

– Не много ли будет мне треть? – спросил я.

– По справедливости, – не согласился Синицын. – Егеря вами довольны, Платон Сергеевич. – Они к смерти готовились, а тут всего трое убитых. Говорят: «Как славно, княжич придумал! Поляков побили, и сами целы». Не откажите!

– Ладно, – кивнул я. – Но еще выберу часы – в счет доли. Мои гусары забрали.

Опять вру. Но без часов как-то непривычно.

– Извольте! – кивнул Спешнев.

Я пробежался взглядом по часам. Все карманные, наручные еще не придумали. Одни даже в золотом корпусе, только, ну их! Не по чину такие фельдшеру, лучше продать – немало выручим. А вот эти, серебряные, вроде, ничего. Я взял часы и открыл крышку. Раздался мелодичный звонок.

– Брегет[58] со звоном, – одобрил Спешнев. – Хорошие часы.

Как же, помним. «Пока недремлющий брегет не прозвонит ему обед»[59]… Я покрутил головой и отложил часы в сторону. Каждый раз, чтобы узнать время, внимание к себе привлекать? На фига эти понты? Перебрав несколько часов, выбрал небольшие в серебряном корпусе. Белый циферблат, большие цифры – римские, конечно. Скромно и со вкусом.

– Что-нибудь из этого? – Спешнев указал на драгоценности.