Чёрный ход - Генри Олди (2020)

Что было, то воды Змеиной реки унесли. Сейчас Джошуа Редман — законопослушный гражданин; более того, представитель закона! И это нам нравится. Да, сэр! Очень нравится! Приличное жалование, крыша над головой, уважение.

Работёнка непыльная.

В приоткрытую дверь врывается ветер. Швыряет в лицо пригоршню ржавчины — вездесущей осмакской[2] пыли. Ну да, непыльная работёнка! Джош отчаянно чихает. Прочихавшись, ухмыляется. Что сегодня способно испортить ему настроение?

Ничто!

Он протирает револьверы тряпкой. Физиономию — полотенцем. Любуется на своё отражение в мутной луже треснутого зеркала. Привычно вздрагивает: всякий раз мерещится, что трещина — шрам через всё лицо, как от лихого сабельного удара.

Ритуал выполнен.

Вперёд, служить и защищать!

Тахтон отлипает от окна, смеётся. К чему Джош так и не привык, это к тахтоньему смеху. Всякий раз невпопад, будто джига на похоронах. Кудахчет курицей! Джош грозит тахтону кулаком, тот отмахивается. Ладно, мол, тебе. Не нравится, не буду смеяться.

Он всегда обещает. И всегда обманывает.

3

Рут Шиммер по прозвищу Шеф

«Белая лошадь».

На вывеске, прямо под надписью, лошадь. Плод художественных усилий маляра, когда-то она была белой. Сейчас облупленная, в царапинах и пятнах.

Деревянные стены, каменный фундамент. Два этажа. Первый — салун, второй — комнаты для шлюх и постояльцев. Из дальнего окна свешиваются чьи-то стираные подштанники. Полощутся на ветру, хотят улететь.

Двери: крылья летучей мыши. По центру дырка-сердце.

Рут входит в салун. Мышь за её спиной долго хлопает крыльями. Можно подумать, это подштанники влетели следом. С минуту Рут стоит неподвижно. Ждёт, пока глаза привыкнут к сумраку, слушает музыку. Что это? Песни из экстраваганцы[3] «Мрачный жулик» в переложении для рояля. Четырнадцать лет назад была премьера в «Нибло-Гарден», об этом писали в газетах, заказ нот с доставкой на дом…

Всё, хватит.

Долой воспоминания! Мало ли, что там было четырнадцать лет назад? Слишком давно, слишком больно. Хочешь этой ночью видеть кошмары? Не хочешь, только кто тебя спрашивает…

Она проходит через салун, не глядя по сторонам. Поднимается на крошечную, размером с чайное блюдце, эстраду. Садится на свободный стул рядом с тапёром. Дряхлый старик, тапёр не делает ей замечания. Он вообще ничего не замечает вокруг. Пьян? Судя по дыханию, да. В тапёре живы только руки, длинные пальцы с распухшими от возраста суставами.

Руки взлетают над клавиатурой и больше не возвращаются. Тапёр берёт стакан с виски, делает глоток. Тапёр отдыхает. «Мрачный жулик», четырнадцать лет назад. Что там было ещё, кроме «Мрачного жулика»?

Удивляясь самой себе, Рут начинает играть. Ей неудобно. По-хорошему, тапёра следовало бы подвинуть. Музыка приходит сама, но беглость пальцев ушла безвозвратно. Кажется, что суставы распухли не у тапёра, а у вас, мисс Шиммер.

Чёрный лак инструмента. Царапины.

Подпалины от окурков.

Не выпуская стакана, тапёр щекочет клавиши левой рукой. Помогает. Временами он рокочет басами в духе негритянских духовных песен, но это так, шутка. Каждый развлекается на свой манер.

С помощью старика Рут добирается до конца дороги.

— Шопен, — с отвращением произносит тапёр. Глаза его закрыты. Видно, как под черепашьими вéками движутся глазные яблоки. — Мазурка ля минор. Крошка, с чего ты решила, будто умеешь играть?

Рут пожимает плечами. Ей нечего сказать.

— Однажды я решил, что умею стрелять, — смех у тапёра скрипуч, как несмазанные дверные петли. — Эта глупость вышла мне боком. Ты отделалась легче, ты везучая.

Рут встаёт.

— Спасибо, — говорит она.

— Десять лет, — отвечает тапер.

— Четырнадцать, — машинально поправляет Рут.

И приходит в себя:

— Что? О чём вы, мистер?!