Жизнь на двоих - Анна Шнайдер (2021)

Арен оставался в ее спальне примерно через день. Жена больше не пыталась его соблазнить, лишь, разговаривая, расспрашивала о делах и рассказывала о том, чем занималась вместе с детьми, а потом нежно и ненастойчиво обнимала и засыпала.

Что ж, если Виктория будет вести себя так и дальше, их семейная жизнь перестанет быть кошмаром. Арен очень на это надеялся.

Вот так постепенно прошли три недели с отъезда Софии. Закончив дела, император перенесся к Виктории, чтобы остаться с ней на ночь, и, когда вышел из камина в спальне, обнаружил супругу сидящей возле туалетного столика и увлеченно что-то рисующей на листке бумаги.

– Что это ты делаешь? – поинтересовался он, подходя ближе, и замер, увидев собственный портрет в карикатурном стиле, выполненный простым карандашом. – Вик?..

Она оглянулась на него и улыбнулась, заметив удивление на лице.

– Рисую. По-моему, это очевидно. София считает, что у меня талант к карикатурам. Что думаешь?

Имя отозвалось дрожью в измученном разлукой сердце.

– Думаю, она права. Ты показываешь ей свои рисунки?

– Да, она меня учит, – кивнула Виктория. – Смотри! – И достала из ящика туалетного столика целую стопку листков; на верхнем оказались карикатурные изображения Агаты с Александром. – Вот!

Арен принялся перебирать рисунки и не мог не отметить, что жена действительно многому научилась за последнее время. Но кроме ее карикатур здесь были и рисунки Софии – он узнал знакомую руку.

И не только рисунки.

«Мне всегда казалось: для того чтобы рисовать карикатуры, нужен особенный кураж. Ты считаешь, что все наоборот, карикатуры рисовать проще, чем реальность, но это не так. Когда рисуешь карикатуру, ты должен за что-то зацепиться, за какую-то особенность во внешности или характере, и преувеличить ее или приуменьшить. У меня получалось, но отнюдь не легко и непринужденно, а настоящий талант – он всегда такой – легкий и непринужденный…»

– Что это? – еле выдавил из себя Арен. Перед глазами плясали черные мушки.

– Письмо Софии. – Голос Виктории звенел от смущения. – Она пишет отдельно детям, отдельно мне. Ты видел письма для Агаты с Александром, а это для меня.

Больно. Как же больно, Защитник.

– Могу я… прочитать?

– Конечно.

Арен сел на кровать, положив на колени листки бумаги, и принялся перебирать их, вчитываясь в каждое слово, каждую букву. Ему казалось, что он даже слышит голос Софии и видит ее ласковую понимающую улыбку.

В груди стало тесно и жарко, и Арен схватился за занывшие виски. Зря он стал читать все это, так и Венец потерять недолго.

Он поднял голову и обнаружил, что все это время Виктория смотрела на него, сидя за туалетным столиком, и во взгляде ее сквозили боль и жалость.

– Зачем тебе это? – спросил он глухо, откладывая в сторону письма и рисунки Софии. – Зачем, Вик?

– Я хочу вернуть ее во дворец, – ответила жена, и Арен от неожиданности сжал кулаки, не веря в то, что услышал. А Виктория продолжала: – Ее место здесь, Агата правильно сказала.

– Ты… – Грудь вновь сдавило, и император, кашлянув, с трудом выдохнул: – Зачем?

– Я ведь уже сказала. Хочу вернуть Софию во дворец.

Она замолчала, и Арен тоже молчал несколько мгновений, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Он ничего не мог понять, мысли путались, скакали, перебивая друг друга.

– Что это за ерунда, Вик? София ушла не по своей прихоти, а потому что я так решил. И ты не объяснила зачем. Тебе без нее разве плохо живется?

– Главное, что без нее плохо живется тебе, – сказала жена едва слышно, вновь поразив императора до глубины души. – Тебе и детям. Да и мне не очень-то хорошо, когда вам плохо.

– Дети справятся и забудут.

– А ты?

Защитник! Она говорила и спрашивала так, словно все знала и понимала. Но как и откуда? София ведь не могла рассказать.

– А я – тем более.