Князь - Александр Прозоров (2017)

– Пойдем… – Не приближаясь к стоящей на возвышенности, за песчаными дюнами, деревне, Юрий Семенович направился к приметной сосне с разбитой молнией макушкой. – Вот, глянь. Сказывают, в старые времена местные жители ночью вешали тут фонарь. Многие моряки принимали его за маяк острова Эзель, правили левее и разбивались аккурат на месте нынешних причалов. Жители убивали тех, кто сопротивлялся, остальных продавали в рабство, а грузы, естественно, разграбляли. Но вот однажды ночью в эту сосну ударила молния. Несчастные дикари поняли, что боги гневаются на их кровавый промысел, и раскаялись.

– И потом местные жители стали ловить рыбу, жить честным трудом и молиться Богу, – закончил за князя Друцкого эту историю Зверев.

– Нет, потом пришли крестоносцы, вырезали всех жителей, а тех, кто ухитрился уцелеть, обратили из язычества в схизматичество, заставили пахать землю, ловить рыбу, содержать епископский замок и кормить епископа вместе со всей его челядью, – невозмутимо поправил Юрий Семенович. – Что до сосны, то она показывает, где удобнее выйти на дорогу к башне Хабермаса. Или к его замку? Или к башне?

Откуда у дядюшки столько сомнений, Андрей понял, когда увидел в полукилометре впереди это странное сооружение. В полусотне саженей от дороги, за мостом через речушку шириной с Окницу, стояла самая настоящая замковая башня: из крупных валунов, высотой с семиэтажный дом, с деревянными машикулями – боевыми балконами на высоте четвертого этажа для стрельбы вниз, под ноги, на случай, если атакующие прорвутся к стенам.

У башни не хватало одного: самого замка. Создавалось впечатление, что хозяин замахнулся на строительство монументальной твердыни. Но когда был построен угол замка – деньги кончились, и пришлось ограничиться тем, что уже есть[98]. Над зубцами башни развевался длинный стяг, дежурил караульный – и это наверняка означало, что хозяин находится дома.

– Генрих!

– Юрий!

Двери замка – или башни? – отворились задолго до того, как путники пересекли речушку, и навстречу князю Друцкому вышел с раскрытыми объятиями упитанный мужчина лет сорока в белых чулках, в длинном коричневом кафтане, подбитом горностаем – но с белоснежным и широким воротом «жабо», с бородкой, постриженной клинышком, и совершенно простоволосым. И к тому же – не бритым налысо.

– Генрих!

– Юрий!

– Генрих!

– Юрий!

Они наконец обнялись, и хозяин повел гостей за собой.

– Как это славно, князь, как славно! А я уж совсем опечалился, что этот замечательный ужин мне придется вкушать в одиночестве. И тут, словно кто под локоть меня толкнул: я выглядываю в окно – и кого я вижу!

– Ты увидел князя Андрея, владетеля имения Сакульского, мой друг. Совсем забыл тебе представить своего друга, княже, рыцаря Генриха фон Хабермаса, четвертого сына барона Ульриха Хабермаса, если не ошибаюсь.

– Мне очень приятно, князь, – остановившись на пороге, поклонился рыцарь и хлопнул в ладоши: – Торислав, прими слуг, накорми, уложи спать в теплом месте.

К кому обращался хозяин, Андрей не понял, поскольку рыцарь уже вел гостей наверх по длинной лестнице, огибающей башню изнутри. На первом этаже, судя по запаху, находились конюшни и хлев. На втором, наверное, – людская. Третий этаж они миновали, проходя вдоль запертых дверей, и только на четвертом оказались в просторной трапезной, украшенной единственным круглым столом в полторы сажени диаметром. Здесь ожидал своего конца целиком запеченный в лотке с капустой, яблоками и клюквой, весьма упитанный гусь. Даже по русским понятиям – блюдо на двоих. Как его собирался прикончить в одиночку господин кавалер, оставалось загадкой.

– Садись, князь Андрей, садись. – Хозяин торопливо поставил перед Зверевым кубок, наполнил его темным тягучим вином. – Вот, попробуй. Только вчера бочонок этого наслаждения мне доставили с берегов Рейна, от моего славного отца, дай Бог ему долгих лет жизни. Ты испей, ты насладись этим овеществленным солнцем!