Князь - Александр Прозоров (2017)

– Коли на таком судне моря черпнешь, тебе не о днище, а о душе думать придется. То же тебе не чалка, то ушкуй морской, кикимора ты бестолковая. Тут, коли трюмы заливает, стало быть, совсем беда, поломали волны.

Боярин кашлянул, качнул головой в сторону ворот. Дескать, забери его, Андрей, пока совсем старый с хозяевами не рассорил, и князь обнял седого кормчего за плечи:

– Это хорошо, Лучемир. Я вижу, ты в своем деле дока.

– Нельзя на этой недоделке плавать, княже, – повернулся к нему холоп. – Никак нельзя. Я на нее и ногой не ступлю, Юрий Семенович, так и знай. Что хошь со мной делай, а не ступлю! Это ж утопиться проще.

– Я не князь Друцкий, я князь Андрей, – напомнил Зверев.

– Ась? – Лучемир откинул голову и прищурился изо всех сил.

– Да он еще и слепой! – с радостью расхохотались мастера.

– Идем… – Андрей повел кормчего к воротам.

Звияга двинулся следом, ведя в поводу лошадей.

– Да что же это творится, княже! – продолжал возмущаться на улице Лучемир. – Совсем молодежь обленилась, работать не хочет, правил дедовских не блюдет.

– А может быть, это новые технологии такие, – предположил Зверев. – Более совершенная смесь, специальные присадки. Благодаря им дерево быстрее пропитывается, и его нигде варить не нужно.

– Скажешь тоже, Юрий Семенович, – не поверил старик. – Нечто можно зелье придумать, чтобы лучше дедовского, не один век проверенного, было?

– Я не Юрий Семенович, я князь Андрей, Сакульский, – покачал головой Зверев. – Неужели не помнишь, что тебе князь Друцкий в усадьбе сказывал? До того, как сюда мы поехали?

– А как же, княже, помню! – обиделся Лучемир. – Сказывал, что новому князю послужить надобно, пока он на ноги не встал. Я хоть и не мальчик, а памятью не обижен, все до последнего словечка за всю жизнь помню.

Из ворот выехал Василий Ярославович, натянул поводья:

– Девятнадцать гривен. Правда, я не торговался.

– Девятнадцать… – Андрей прикрыл глаза, мысленно пересчитывая талеры в рубли. Первая валюта – это двадцать восемь граммов серебра, вторая – двести четыре грамма[77]. Значит, девятнадцать на двести – это чуть меньше четырех кило. Разделить на тридцать – около ста двадцати талеров.

– Сто сорок талеров, – выдал свой вариант Василий Ярославович.

– Я на это корыто не сяду! – упрямо повторил Лучемир. – Оно потонет в первом же шторме. Али года через три, коли токмо по рекам плавать.

– Здесь, почитай, вся улица корабли сшивает, – сказал боярин. – Отчего бы и к соседям не заглянуть? Может, еще у кого ушкуй готовый окажется. Опосля можно выше по течению, в другую слободу смотаться. Али за Волхов, на Веряшку поскакать. Там еще слобода корабельщиков появилась.

– Давай съездим, отец, – пожал плечами Андрей. – Пока ледоход не кончится, нам все равно корабль не понадобится. А он еще даже не начинался.

Однако удача отвернулась от путников. Они заезжали на один стапель, на другой, на третий – но морских ушкуев не строили почти нигде. Ладьи, струги, чалы, умы, паромы, барки, моринки, насады, коломенки, дощаники, неводники, сотники, однодеревки, кабасы, каюки, устюжны, ужевки, белозерки, заводни, паузки, – пожалуйста. А ушкуи – только на паре верфей, и то небольшие, пяти-десятиметровые, плоскодонные, речные, на которых еще во времена так называемого монгольского ига новгородцы Золотую Орду грабили. В некоторых дворах Лучемир с порога начинал ругаться, в некоторых – угрюмо молчал. Видимо, в его устах это была высшая форма похвалы.

Пришлось перебираться за реку, в ближнюю слободу – и там на первом же стапеле увидели практически готовый морской ушкуй: Андрей сразу узнал знакомые очертания кормовой и носовой надстроек.

– Ну, старый, – вздохнул он, – чего скажешь?

Лучемир слез с седла, побродил вокруг судна, недовольно нахохлился: