Беспокойное лето 1927 - Билл Брайсон (2013)

Но он был прирожденным комментатором. Он описывал болельщиков, погоду и гул возбужденных голосов на стадионе; он находил в толпе знаменитостей и описывал, как они одеты. Он делился своими ощущениями с радиослушателями, как будто они были его старые знакомые. Слушателям нравились его трансляции, хотя он не всегда понимал, что происходит на поле. Спортивный комментатор и журналист Ринг Ларднер однажды написал: «Не знаю даже, какую описывать игру – ту, которую я сам видел сегодня, или ту, о которой услышал от Грэма Макнейми, когда сидел рядом с ним на “Поло-Граундс”». Вскоре Макнейми стал самым узнаваемым голосом Америки, комментировавшим не только игры «Мировой серии», но и все другие сколько-нибудь значащие события, такие как чемпионаты, политические съезды, Кубок Роуза и возвращение Чарльза Линдберга.

Во многих отношениях День Линдберга в Вашингтоне стал днем взросления радио. Сейчас трудно представить, какой новинкой было радио в 1920-х годах. Его воспринимали, как чудо. Ко времени полета Линдберга на покупку радиоприемников американцы тратили до одной трети всех денег, которые они расходовали на предметы домашнего обихода. Повсюду, как грибы, возникали радиостанции. За один день 1922 года число радиостанций в США увеличилось с 28 до 570. Основать радиостанцию мог кто угодно. Своя радиостанция была у птицефермы «Нашог» в Нью-Лебаноне, штат Огайо, как и у многих универмагов, банков, магазинов скобяных товаров, церквей, газет и школ. Но даже на крупных станциях постановки и передачи были, по сути, любительскими. Когда Норман Брокеншир, диктор WHN в Нью-Йорке, не знал, чем заполнить паузу, он говорил: «Дамы и господа, а теперь послушайте звуки города Нью-Йорк!» и высовывал руку с микрофоном из окна.

Новые технологии привлекали далеко не всех. Многие верили, что невидимые волны, витающие в воздухе, могут представлять опасность. Согласно одному слуху, радиоволны служили причиной гибели птиц, которые падали на землю и разбивались. Но в целом люди воспринимали радио с энтузиазмом. Возможность сидеть в комнате и слышать, что происходит сейчас в каком-нибудь далеком месте, казалась сродни телепортации. Когда авторы рекламы писали: «Радио преодолевает время и пространство!», они не столько преувеличивали, сколько констатировали факт. Для многих радиопередача о возвращении Линдберга в Америку стала почти таким же грандиозным событием, как и само возвращение.

«Вот он идет, этот парень! – воскликнул Макнейми, когда Линдберг показался на борту «Мемфиса». – Сейчас он стоит спокойно, как будто бы ничего не случилось… Выглядит весьма серьезным и ужасно привлекательным. Чертовски приятный парень!» Около тридцати миллионов радиослушателей, затаив дыхание, вслушивались в эти слова. По щекам самого Макнейми текли слезы, но они этого не видели.

Среди встречавших были министр ВМФ и министр обороны, ряд высших руководителей ВМФ, в том числе и командор Ричард И. Бэрд в белоснежной форме. Казалось странным, что он до сих пор никуда не улетел. Многие задавались вопросом, собирается ли он вообще лететь в Европу. Правда, вряд ли Бэрд с Линдбергом могли бы обсудить этот вопрос сейчас, тем более что Линдберга посадили вместе с матерью в «Пирс-Эрроу» с открытым верхом и с эскортом повезли к монументу Вашингтона.