Беспокойное лето 1927 - Билл Брайсон (2013)

Линдберги, конечно, тоже ужаснулись, но на свой странный лад. Энн писала в своем дневнике: «Только-только приходишь к мысли, что понимаешь мысли и дела этих людей, как они вдруг совершают нечто глупое, жестокое и недисциплинированное. Я шокирована и потрясена. Как мы там будем жить?» Здесь поражают два факта. Во-первых, хотя Энн и потрясена этими конкретными событиями («нечто глупое, жестокое и недисциплинированное»), она нисколько не возражает против общего отношения немцев к евреям. Во-вторых, судя по ее собственным словам, она вовсе не оставила мыслей о переезде в Германию, а просто опасается, что «Хрустальная ночь» сделает их положение немного более неловким.

Тогда люди впервые начали задаваться вопросом, на самом ли деле Чарльз Линдберг является национальным героем. Дальше было только хуже.

Говорили, что Линдбергам предлагали в Берлине дом, конфискованный у еврея, но они решили вернуться на родину. Там Чарльз связался с организацией под названием «Америка прежде всего» (America First), которая выступала против вовлечения Америки в европейскую войну. В сентябре 1941 года Линдберг посетил Де-Мойн в Айове, где собирался выступить с речью, в которой надеялся объяснить, почему он считает, что война с Германией будет ошибкой. Эту речь должны были передавать по национальному радио. В Колизее Де-Мойна в тот вечер собрались около восьми тысяч человек. Перед речью Линдберга, запланированной на 9.30, собравшиеся выслушали радиообращение Франклина Рузвельта из Белого дома. Сейчас мало вспоминают о том, что Америка едва не объявила войну Германии еще в сентябре 1941 года. Немецкие подводные лодки только что потопили три американских грузовых судна и атаковали военный корабль «Грир». Многие сторонники «Америки прежде всего» считали, что американские суда спровоцировали нападение, но в целом американцы считали такое предположение возмутительным. Вполне понятно, что после речи Рузвельта, когда на сцену вышел Линдберг, в воздухе повисло напряжение. Высоким, сбивающимся голосом, судя по воспоминаниям очевидцев, Линдберг заявил, что к войне Америку толкают три силы, намеренно искажающие факты, – британцы, евреи и Франклин Делано Рузвельт. «Я сейчас говорю только об агитаторах войны, а не о сбитых с толку мужчинах и женщинах, которые под влиянием дезинформации и пропаганды следуют за агитаторами», – сказал он.

Слова Линдберга были в равной степени встречены звуками недовольства и аплодисментами. Каждый раз, как его прерывали, он останавливался и замолкал, пока в зале не наступала тишина. По его словам, особенно вредное влияние оказывали евреи, потому что владели значительной долей предприятий и финансовых институтов, и контролировали «наш кинематограф, нашу прессу, наше радио, наше правительство». Линдберг признал, что евреи имеют право негодовать по поводу того, как с представителями их расы обращаются в Германии, но настаивал на том, что военная политика опасна не только для «нас», но и для «них». Как он пришел к такому выводу, он не уточнил.

Великобритания, как утверждал Линдберг, «недостаточно сильна, чтобы выиграть войну, которую она объявила Германии». Под конец он сделал вывод в духе Карреля: «Вместо того чтобы воевать с Германией, Америка должна вместе с ней и Англией сформировать расовую «Западную стену», которая будет как сдерживать завоевателей вроде Чингисхана, так и защищать от проникновения крови низших рас».

Статья в редакторской колонке вышедшей на следующее утро газеты «Де-Мойн регистер» старалась сохранить здравомыслящий тон. «Возможно, со стороны полковника Линдберга высказать то, что у него на уме, – это смелый шаг, но недостаток дальновидности и неспособность предвидеть последствия своих заявлений лишает его возможности добиться сколько-нибудь значимого политического влияния в нашей республике».