Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой - Кристоф Рехаге (2012)

– Кто это написал? – спрашивает один из них и показывает пальцем на адрес, приклеенный к конверту.

– Адрес? Его написал мастер Янь, – отвечаю я, – я его переклеил. Что-то не так?

Почтовый работник смеется:

– Ты что же, не заметил уникальной каллиграфии этой надписи?

Я не могу сдержать улыбки. Перед моим внутренним взором предстает картина: мастер Янь выводит для меня размашистыми, решительными иероглифами свой адрес на блокнотном листе, склоняясь над столом в своей пещерной квартире. А теперь здесь, несколько недель спустя, в сером пыльном почтамте, за сто километров оттуда, люди радуются, глядя на его прекрасную каллиграфию.

– Китай – потрясающая страна, – говорю я, поворачиваясь к Ке-э, но она углубилась в свой телефон и бросает на меня лишь рассеянный взгляд.

Следующие несколько дней мы вместе осматриваем достопримечательности, и Ке-э проявляет себя как терпеливый и неутомимый экскурсовод.

Самое интересное место здесь – храм на месте рождения Гуань Юй, одного из трех героев, с которыми я познакомился в Персиковой роще Чжоучжоу. Это здание не очень старое и не очень примечательное, но перед ним стоит засохшее деревце, о котором сказано, будто ему уже около двух тысяч лет. Интересно, видел ли сам Гуань Юй это дерево? Я кладу руку на сучковатую кору и представляю себе, что он, быть может, проезжал по тем же местам, где проходил и я: от Персиковой рощи через равнину Хэбэй, через цепи гор Янцюань, через плато Шаньси.

Вероятно, пыль не изменилась за все эти века, лишь названия и строения теперь другие. А молодой человек того времени нынче считается божеством.

Когда мы на такси возвращаемся в город, я замечаю маленькую фигурку на приборной панели: она красная с золотом, у нее есть борода и алебарда.

– Гуань Юй? – спрашиваю я, и Ке-э вместе с таксистом начинают смеяться.

– Еще бы, а кто же еще?

Вечером шестого февраля начинается Праздник весны.

Я счастлив, потому что с собой у меня пакетик с десятью тысячами петард, которым мог бы гордиться продавец на рынке у моста Синьцзян.

Сначала мы заезжаем к маме Ке-э и забираем ее брата. Ему слегка за двадцать, он носит тонкую бородку и питает страсть к оружию и татуировкам. Когда Ке-э рассказывает ему, что я люблю фотографировать, он бежит в свою комнату и возвращается оттуда с черным матовым мачете.

– Оно уже видело кровь, – заговорщицким голосом раскрывает он страшный секрет, и Ке-э со своей мамой закатывают глаза. У нас нет времени наслаждаться уютом квартиры, скоро мы опять сидим в такси.

Только после пятнадцатиминутной поездки в машине, когда мы уже в другой части города стоим перед дверью в другую квартиру, чтобы повидаться с отцом Ке-э, до меня доходит, почему мы так долго мотаемся: ее родители как раз оформляют развод. Бабушка открывает дверь и вздыхает:

– Он опять в постели.

– Мой отец сейчас неважно себя чувствует, – поясняет шепотом Ке-э и сразу становится очень бледной и несчастной, совсем непохожей на жизнерадостную девушку с пестрыми волосами и идеальной фигурой, с которой я познакомился когда-то в киноакадемии.

Прошло некоторое время, прежде чем открылась дверь и появился мужчина в серой пижаме. Когда я жму его руку, мне кажется, что он живет за стеклом – так аккуратны его движения и так тихо он говорит. Кажется, его любимая тема для разговора – чай. Угощая нас чаем пу-эр, он рассказывает о местах выращивания и процессах брожения. Когда я беру в руки стаканчик и хвалю прелесть его аромата, лицо хозяина слегка светлеет, и я замечаю, что Ке-э тоже выглядит более расслабленной.

Квартира хорошо обставлена, так же, как и у матери, и я решаю спросить, кем он работает. «Моя жена и я торгуем чаем», – говорит он с улыбкой, и почему-то меня это не удивляет. Он зажигает сигарету, и вот уже меланхоличная маска немного сходит с его лица.

Мы стреляем из ракетницы на заднем дворе, потом прощаемся с ним и отправляемся обратно в квартиру матери.